посещают странные мысли. Вот взять и лечь в постель с Учеником. Почему бы нет? Не все ли равно? Какое это имеет значение? А потом лечь с этим мерзким вице-президентом, который ходит к нам в дом и смотрит на меня, как кошка на сало. - Она сделала неумело-развязный жест, это вышло у нее по-детски. - И все-таки что-то удерживает. Что же это?
- То, что удерживает... Вот в это и верьте. - Человек, чуть улыбаясь, осторожно положил ладонь правой руки на ее наклоненную голову. - И все будет хорошо.
Добиться для Человека приема у Главы Государства не удалось. Возможно, что президент не особенно настаивал - он был осторожен, дальновиден, привык учитывать все последствия. Девяностолетний Математик, шамкая и расслабленно улыбаясь, при случае отдал конверт Главе Государства в собственные руки.
8. ЧТО ТАКОЕ ЛУРДИТ
Шло следствие по делу восьмидесяти. Они по-прежнему сидели в крепости на Проклятых островах, без переписки, без свиданий, без всякой связи с внешним миром.
Человек очень долго не получал от первого министра ответа на свое письмо. Что ж, видно, правильно сказал тогда президент - у первого министра хватало забот и неприятностей.
На юге тлело, разгоралось что-то очень похожее на крестьянскую войну, правительство официально объявило о посылке войск в южные районы.
Наконец на имя Человека пришла вежливая бумага, подписанная одним из секретарей первого министра: 'Ваше письмо получили, переслали в прокуратуру. Если прокуратура найдет нужным...' Это был замаскированный отказ. По-видимому, больше ничего нельзя было сделать.
Человек молча показал бумагу Ученику. О чем тут говорить?
Но вот однажды Глава Государства прислал за Человеком рослого адьютанта с запиской: он приглашал его немедленно приехать. Адыотант был предупредителен и настойчив, сам помог Человеку снять рабочий халат, разыскал академический черный сюртук, посоветовал приколоть рубиновое алое сердце - высший орден страны. В его почтительности было что-то почти угрожающее.
- Я поеду с вами, - сказал Ученик.
- Глупости. Зачем это нужно?
- Я поеду. В крайнем случае просто посижу внизу в машине. Дождусь вас.
Взгляды их встретились.
- Хорошо, - Человек угловато пожал плечами, - поезжай.
На площади танцевали. Вихрились юбки, стучали тонкие каблуки и толстые подметки.
Плывет моя лодочка без паруса.
Пускай.
Меня бросила моя девочка еще год назад.
Ну и бог с ней.
Жизнь не вышла, не получилось, не вытанцевалась.
Наплевать!
Я пью на свои - редко и на чужие - часто.
Вам что за дело?
Хорошо, что некому обо мне плакать.
Повезло...
Человеку пришлось очень долго ждать в большой холодной приемной с длинным рядом узких вытянутых зеркал в простенках между окнами. Адъютант подбегал и извинялся - непредвиденные обстоятельства, государственные дела...
В окружении премьера стало еще больше военных всех рангов, преимущественно полковников и генералов. Везде, где только можно, были понатыканы десантники, стоявшие по стойке 'смирно', рука на кобуре, с бесстрастными, отсутствующими лицами. Они отражались в зеркалах, множились, дробились, казалось, что их тут тысячи, что дом кишит ими, как крысами.
Что-то неуловимо изменилось со времени визита первого министра к Человеку. Шаги всех этих полковников и генералов стали мягче, шуршание бумаг тише, как-то почтительнее круглились спины, а когда раздавался негромкий звонок, то все они вытягивались в струнку и поворачивали голову в одну сторону, причем на лицах появлялось общее выражение слепой собачьей преданности. Это выражение было ноййнкой.
- Прошу вас...
Человека провели в следующую маленькую комнату для ожидания. За белыми с золотом двустворчатыми дверями слышался голос премьера, его шаги. Провожая посетителя, он неожиданно показался на пороге, все такой же элегантный, только немного более изношенный, с еще дальше отступившими назад заливами большого лба. Посетитель низко кланялся, пятился к выходу, видна была только согнутая спина.
Легким движении кисти премьер пригласил Человека зайти.
- Не успели обыскать, - сказал адъютант, белея, теряя всю свою почтительную наглость. - Одну минуту...
Обыск? Во Дворце Республики? Это тоже была новинка.
Человек почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо,
- Не надо, - сказал премьер после паузы. - Так пропустить.
И то же слабое движение кисти сбросило со счетов рослого адъютанта с его испугом, служебной ошибкой и, вероятно, серьезными неприятностями в недалеком будущем.
Изысканный строгий кабинет премьера, решенный в черносерых и лиловых тонах, был почти пуст. На полу лежал ковер без цвета и без рисунка, чем-то напоминающий современную музыку без мелодии и даже почти без звуков. По стенам висели на длинных шнурах полотна без рам. На голом простом столе извивалась странная статуэтка из черного камня, заломив руки. Бумаг нигде не было видно.
- Рад вас видеть. Не курите?
- Нет. Благодарю.
- Как вам работается?
- Нормально.
'Он принимает меня в полночь, чтобы спросить, как мне работается, подумал Человек. - Трогательно. Как добрый король из старой сказки'.
- Ваше письмо я читал. Но сделать ничего не мог. Есть нечто, что выше меня, - он папиросой, зажатой между тонкими пальцами, небрежно указал на потолок, - мой долг. - Глаза его смотрели, но не видели, их заволакивала дымка равнодушия, усталости. - Вы должны понять. Я не могу творить произвол, - он быстрым острым взглядом кольнул Человека, - пусть даже произвол милосердия.
И опять глаза стали равнодушными, пустыми.
'Так для этого он меня позвал? Чтобы оправдаться, извиниться? Очень странно'. Человек терялся в догадках. Он чувствовал себя настороженно - как будто был один на один в клетке с опасным хищником.
- Как вам нравится мой кабинет? Мои картины?
- Я плохой знаток живописи.
- Напрасно. Искусство расширяет наше 'я'. Если хотитe, приближает нас к богу, к природе. Но только современный художник, вместо того чтобы копировать природу, пытается изобразить вселенную как мощный поток изменчивых явлений, ещё не успевший породить определенные, знакомые нам формы...
- Боюсь, что мне, как технику, приходится иметь дело как раз c определенными, законченными формами, - сказал Человек, чуть улыбнувшись. Но у каждого, конечно, свое видение мира. И свое право отстаивать его.
'Лекция о современном искусстве. В половине второго ночи. В кабинете Главы Правительства. Кто бы этому поверил?' Напряжение все росло.
- Как технику... как технику. - Премьер опять сел за свой голый странный стол. - Кстати, скажите, что такое лурдит?
Вопрос был задан вскользь, легко.
Вот он где, главный разговор. Вот она, опасность. 'Берегись, предостерегал Человека внутренний голос, - будь осторожен! Думай над каждым словом'. Он еще не понимал, в чем дело, но весь подобрался.
