Георгия Константиновича, как кажется, возобладала 'классовая солидарность'. Уборевич, как и он сам, был выходцем из бедной крестьянской семьи и, вольно или невольно, противопоставлялся Жуковым столбовому дворянину Тухачевскому. Под командой Иеронима Петровича Георгий Константинович долго служил в Белорусском военном округе и питал к нему самые теплые чувства. Но ведь сам же Жуков в мемуарах привел эпизод, как Тухачевский лично правил представленный им вместе с несколькими, другими кавалерийскими командирами проект боевого устава конницы и как они были 'обезоружены вескими и логичными возражениями М. Н. Тухачевского' и 'благодарны ему за те блестящие положения, которыми он обогатил проекты... уставов'. Как видим, вполне черновая работа. И, добавлю, Жуков признается, что последний раз видел Михаила Николаевича в 1931 году, за шесть лет до гибели, и, следовательно, не может судить о последних, самых важных годах работы Тухачевского на посту заместителя наркома. К тому же, как мы уже убедились, 'красный маршал' был совсем не плохим воспитателем бойцов и командиров, почти шесть лет командовал такими крупными округами, как Западный и Ленинградский, что такое повседневное руководство войсками, знал на практике очень хорошо. И крупные маневры проводил лично, и делал по их поводу весьма толковые замечания.
Полагаю, что Жуков сознавал, что Тухачевский образованнее и талантливее его. И решал в своих воспоминаниях сложную задачу. С одной стороны, воздать должное предшественнику, чтобы показать, сколь значительную фигуру он сам фактически должен был заменить в годы Великой Отечественной. С другой стороны, требовалось убедить читателей и собеседников, что и кроме. Тухачевского были в Красной Армии полководцы ничем не хуже, а в каком-то отношении и лучше. Поэтому нет ничего удивительного, мол, что он, Жуков, успешно справился со своей задачей, успешнее, чем это смог бы сделать расстрелянный в 37-м маршал. А попробуем-ка задать себе этот вопрос мы: кто бы, в самом деле, воевал успешнее в 41-м - Тухачевский, Уборевич, Путна или Жуков, Рокоссовский и другие советские генералы? Каждый волен ответить на него по-своему, но мне почему-то кажется, что Тухачевский, при всех его недостатках как полководца, не стал бы бросать дивизии в атаку в конном строю на заранее подготовленную оборону и без артподготовки, как это делал Рокоссовский под Москвой в ноябре 1941 года. И другой маршал, А. И. Еременко, никогда бы не написал в своем дневнике о Тухачевском того, что он написал о Жукове в феврале 43-го:
'Следует сказать, что жуковское оперативное искусство - это превосходство в силах в 5 - 6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру'.
Подозреваю, что Тухачевский добился бы более благоприятного соотношения потерь, хотя они все равно остались бы в пользу вермахта. Ведь органических пороков советской системы, проявившихся и в Красной Армии, Михаил Николаевич устранить всё равно не мог. Но воевал бы наверняка пограмотнее Жукова. И, наверное, оказался бы в большей мере на своем месте в роли начальника Генштаба или командующего одним из основных фронтов. Если мысленно поставить во главе Красной Армии Манштейна или Эйзенхауэра, они бы, скорее всего, натворили там много бед, или пытались бы руководить советскими войсками с мерками, применимыми к опыту западных армий. А Тухачевский служил в Красной Армии с самого ее рождения, знал все ее особенности, пороки и достоинства...
Быть может, судьба Жукова сложилась удачнее, чем у Тухачевского (хотя отнюдь не безоблачно), потому, в частности, что он был не столь блестящ и талантлив. Сам Георгий Константинович цитирует слова начальника связи РККА Р. В. Лонгва о Тухачевском:
'Не подхалим, он не будет восхвалять Сталина...'
Жукова трудно обвинить в подхалимстве, но нельзя не признать, что если он и спорил со Сталиным, то лишь по конкретным оперативным вопросам, а не по проблемам большой стратегии или организации вооруженных сил в целом. В разговоре с Константином Симоновым Жуков вспомнил эпизод, как Тухачевский не побоялся в резкой форме возразить Ворошилову, когда докладывал проекты уставов:
'При всем своем спокойствии Тухачевский умел проявлять твердость и давать отпор, когда считал это необходимым... Ворошилов по какому-то из пунктов... стал высказывать недовольство и предлагать что-то не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом: 'Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок'. - 'Почему?' спросил Ворошилов. 'Потому, что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком'.
На подобную издевательскую вежливость по отношению к вышестоящим лицам Жуков не был способен. Хотя не надо забывать, что его карьера разворачивалась в основном уже после казни Тухачевского, и 'маршал победы' хорошо понимал, до каких пределов можно спорить со Сталиным и другими членами Политбюро и чем грозит выход за эти пределы. Погорел же Георгий Константинович, по сути, за хвастовство. Слишком многим и слишком часто говорил о своей решающей роли в разработке и провидении основных операций Великой Отечественной. Чем задевал самолюбие не только Сталина, но и других генералов и маршалов. Но в политической фронде или даже в попытке сделать армию независимой от партийного и чекистского контроля генералиссимус, похоже, Жукова все-таки не подозревал. И ограничился не расстрелом, а почетной ссылкой во второстепенный военный округ. Жукова Сталин не испугался. Видно, увидел, что кроме твердости, граничащей с жестокостью, за душой у полководца ничего нет. И его, сталинской, неограниченной власти тот угрожать не может. А вот в блестящем, умном, талантливом Тухачевском угрозу разглядел безошибочно. И предпочел от него избавиться. Пусть в грядущем походе в Западную Европу Красную Армию поведут не столь выдающиеся и яркие, зато преданные полководцы - Ворошилов, Буденный, Шапошников, Жуков, Кирпонос, Павлов... Последнего, правда, вождь предпочел расстрелять в первые недели войны, дабы свалить на него ответственность за катастрофу. А до победы на высокой командной должности удержался один только Жуков. Остальные - Рокоссовский, Конев, Василевский, Черняховский и другие выдвигались на командование фронтами уже в ходе войны. Но в целом генералиссимус не просчитался: генералов и маршалов для сокрушения вермахта и оккупации Восточной Европы у него хватило. Незаменимых людей нет. А Тухачевский ли, Уборевич, Петров, Сидоров - не всё ли едино?
Известный авиаконструктор А. С. Яковлев, обласканный Сталиным и удостоенный чести обедать у него на даче, вспоминал, как однажды в разговоре генсек привел почерпнутый из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона пример вражды древнегреческих полководцев Мильтиада и Фемистокла, каждый из которых завидовал славе другого. Наверняка Иосиф Виссарионович знал и другое хрестоматийное предание из античной истории, приведенное, в частности, в 'Политике' Аристотеля, где рассказывается, как тиран Коринфа Периандр ничего не ответил на переданную через глашатая просьбу своего друга тирана Милета Фрасибула посоветовать, как лучше управлять государством, а, 'вырывая те колосья, которые слишком выдавались своей высотой, сровнял засеянное поле; глашатай, не уразумев, в чем дело, доложил Фрасибулу о том, что видел, а тот понял поступок Периандра в том смысле, что следует убивать выдающихся людей'. Тухачевский как раз и был для Сталина таким возвышающимся над другими колосом, который рано или поздно придется вырвать вон, чтобы сровнять военное руководство по серым посредственностям типа Ворошилова. Вождь ждал только срока. Срок настал в 37-м.
Заговор Тухачевского: правда и миф
6 июня 1937 года в газетах появились выдержки из выступления главы столичных коммунистов Никиты Сергеевича Хрущева на московской областной партконференции. Рассказывая коммунистам области о том, что происходило на городской конференции, он с возмущением сообщил, что, хотя в горком
'были избраны проверенные, преданные делу партии большевики... в состав ГК попал также троцкистский предатель, изменник Родины, враг народа Гамарник. Этот факт еще раз говорит о том, что враг подло маскируется'.
Слушатели наверняка испытали глубочайшее потрясение. Ведь подло замаскировавшийся предатель и изменник Ян Борисович Гамарник не только носил высокое звание армейского комиссара I ранга и занимал пост начальника Политуправления Красной Армии, но и был членом ЦК партии. Впрочем, к тому моменту его уже не было в живых. 31 мая, при появлении в его квартире сотрудников НКВД, Гамарник, уже знавший об аресте Тухачевского и не сомневавшийся, что разделит его судьбу, нашел единственный способ избежать позорного суда и неминуемой казни - застрелился. Ни делегаты конференции, ни читатели 'Правды' об этом еще не знали. Слова Хрущева стали первым упоминанием в печати о том, что вскоре станут именовать 'военно-фашистским заговором'. Всем стало ясно: в верхушке армии что-то происходит. Но вплоть до 11 июня население страны оставалось в неведении, что же именно. В этот день в газетах появилось сообщение в рубрике 'В прокуратуре СССР' о деле 'арестованных органами НКВД в разное время Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова и Путны', обвиненных 'в нарушении воинского долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене РККА'. Утверждалось, что
'следственными материалами установлено участие обвиняемых, а также покончившего самоубийством Я. Б. Гамарника, в антигосударственных связях с руководящими военными кругами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР. Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически
