установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. Двадцать восьмого февраля мы узнали, что из котла вышло 30 000-32 000 человек. Поскольку в нем находилось шесть дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск, это составило большинство активных штыков (по данным Манштейна, до окружения оба корпуса насчитывали 54 тысячи человек, состоявших на довольствии, но часть тыловых служб осталась вне кольца. - Б. С.). Огромную боль нам причинило то, что большую часть тяжелораненых выходившие из окружения не могли взять с собой. Генерал Штеммерман погиб во время боя... При выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи. Только несколько из них ценой неимоверных усилий войскам удалось взять с собой'.
Конев несколько иначе оценивает итоги сражения: '...Ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах'. И в подтверждение цитирует немецкого генерала Курта Типпельскирха: 'Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником... В конечном итоге, эти бои вновь принесли большие потери в живой силе и технике, что еще больше осложнило обстановку на слишком растянутых немецких фронтах'. Но тут все дело в многоточии. Вместо него у Типпельскирха было:
'После этого окруженным корпусам пришлось, бросив все тяжелое оружие, артиллерию и большое количество снаряжения, последним отчаянным броском пробиваться к своим войскам. Из окружения вышли лишь 30 тысяч человек'. Типпельскирх свою 'Историю второй мировой войны' издал раньше, чем Манштейн свои мемуары. Да и цифры у обоих авторов немного разнятся (третий автор, Меллентин, называет несколько большее число вышедших из окружения - 35 тысяч). Так что, по сути, перед нами два независимых свидетельства о том, сколько же немцев вышло из корсуньского котла, и этим свидетельствам можно доверять.
Жуков об итогах Корсунь- Шевченковской операции пишет следующее: 'Ночью 16 февраля разыгралась снежная пурга. Видимость сократилась до 10-20 метров. У немцев вновь мелькнула надежда проскочить в Лисянку на соединение с группой Хубе (командующего 1-й танковой армией. - Б. С.). Их попытка прорыва была отбита 27-й армией С.Г. Трофименко и 4-й гвардейской армией 2-го Украинского фронта... Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн немецких войск, которые, в основном, были уничтожены и пленены. Лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки. Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все было покончено. По данным 2-го Украинского фронта, в плен было взято 18 тысяч человек и боевая техника этой группировки'.
Конев приводит приказ Верховного Главнокомандующего от 18 февраля 1944 года, где утверждалось, что в ходе Корсунь-Шевченковской операции 'немцы оставили на поле боя убитыми 52 000 человек. Сдалось в плен 11 000 немецких солдат и офицеров. Вся имевшаяся у противника техника и вооружение захвачены нашими войсками'. Но сам Иван Степанович предпочитал придерживаться официальных цифр, повторенных в 6-томной 'Истории Великой Отечественной войны' и 12-томной 'Истории второй мировой войны': более 18 тысяч пленных и 55 тысяч убитых немцев. Эти же цифры приводит в своих мемуарах и Василевский. Где же истина?
Нет сомнений, что первоначальная цифра в 11 тысяч пленных является верной. Ведь в период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия, по архивным данным, на всех фронтах взяла в плен лишь 15 351 неприятельского солдата и офицера. Вероятно, большинство пленных - это раненые, которых не смогли взять с собой прорывавшиеся войска. Но вот 52-55 тысяч убитых немцев - что-то уж чересчур много для 11 тысяч раненых (если предположить, что все пленные были ранены). Даже если допустить, что при прорыве число убитых было примерно равно числу раненых (а, как правило, в германской армии раненых было в 2-3 раза больше, чем убитых), то из 50 с лишним тысяч окруженных к своим должны были прорваться порядка 30 тысяч человек, как о том и пишут Манштейн, Типпельскирх и Меллентин. Следовательно, основная часть корсуньской группировки избежала уничтожения, хотя и потеряла почти всю артиллерию, автотранспорт и много танков.
Сталин был недоволен тем, как шел процесс ликвидации окруженных немецких корпусов. Тем более что в конце января Манштейн нанес по фронту Конева сильный контрудар двумя танковыми корпусами. Для его отражения Иван Степанович бросил 5-й Донской гвардейский кавалерийский корпус, понесший большие и напрасные потери при атаках в конном строю. Все же немцам удалось сильно потрепать наступавших, взять 5,5 тысяч пленных. Советские потери убитыми Манштейн оценивает в 8 тысяч, число уничтоженных и подбитых танков - в 700.
Верховный Главнокомандующий 12 февраля, несмотря на возражения Жукова, ликвидацию окруженной группировки поручил Коневу, а Ватутину приказал сосредоточиться на удержании внешнего фронта кольца. На Георгия Константиновича возлагалась координация действий 1-го и 2-го Украинского фронтов по недопущению прорыва противника из окружения. Жуков понимал, что тем самым лавры победы уходят от его протеже Ватутина к Коневу, но сделать ничего не смог. В уже упоминавшемся приказе Сталина от 18 февраля был назван только 2-й Украинский фронт, которому в тот же день салютовала Москва. 1-й Украинский фронт в приказе не фигурировал ни в каком качестве. Жуков совершенно справедливо написал в мемуарах: '...Сталин был глубоко не прав, не отметив в своем приказе войска 1-го Украинского фронта... Независимо от того, кто и что докладывал Верховному, он должен был быть объективным в оценке действий обоих фронтов... Эта замечательная операция была организована и проведена войсками двух фронтов... Как известно, успех окружения и уничтожения вражеской группировки зависит от действий как внутреннего, так и внешнего фронтов. Оба фронта, возглавляемые Ватутиным и Коневым, сражались одинаково превосходно'. Не так уж превосходно, раз допустили соединение основных сил окруженных с идущей им на выручку 1-й танковой армией, Жуков в мемуарах утверждает, что идею переподчинения всех войск, действовавших против окруженной группировки, штабу 2-го Украинского фронта выдвинул Конев:
- Мне сейчас звонил Конев, - сказал Верховный, - и доложил, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Щандеровки в Хилки и Новую Буду. Вы знаете об этом?
- Нет, не знаю. Думаю, это не соответствует действительности.
- Проверьте и доложите.
Я тут же позвонил Ватутину и выяснил, что противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три и занял Хилки, но был остановлен. Сведения о попытках прорыва как-то раньше попали к Коневу. Вместо того чтобы срочно доложить мне и известить Ватутина, он позвонил Сталину, дав понять, что операция по ликвидации противника может провалиться, если не будет поручено ему ее завершение... Сталин крепко выругал меня и Ватутина, а затем сказал:
- Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника, а руководство на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.
Иван Степанович в 'Записках командующего фронтом' факт такого своего предложения Сталину категорически отрицает:
'12 февраля 1944 года около 12 часов меня по ВЧ вызвал Верховный Главнокомандующий. Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шев-ченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: 'Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?' По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого - чей-то не совсем точный доклад.
Я доложил:
- Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.
Сталин спросил:
- Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта. Я ответил:
- Да, по своей, товарищ Сталин. Сталин сказал:
- Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню.
Через несколько минут Сталин перезвонил и предложил Коневу возглавить уничтожение окруженной группировки, взяв под свою команду 27-ю армию 1-го Украинского фронта. Иван Степанович стал отказываться от этой высокой чести, не из скромности, а из вполне прагматических соображений. 27-я армия находилась по одну сторону котла, а войска 2-го Украинского фронта - по другую. Снабжать ее можно было только через 1-й Украинский фронт, да и управлять было удобнее из штаба Ватутина. Кроме того, как справедливо отмечал Конев в мемуарах, 'передача армии мне не увеличивала ее силы'. Вряд ли он стремился взять на себя дополнительную ответственность за самый опасный участок внутреннего фронта окружения, помочь которому мог лишь с большим трудом. К тому же Иван Степанович цитирует грозную телеграмму Сталина Жукову, помеченную 12 февраля: 'Прорыв корсуньской группировки из района Стеблев
