перед Жуковым большие преимущества. Кирилл Семенович командовал армиями в составе Воронежского и 1-го Украинского фронтов. Он был многим обязан члену Военного Совета этих фронтов Хрущеву. Именно по рекомендации Никиты Сергеевича украинец Москаленко был назначен осенью 43-го командующим 38-й армии, которой предстояло освобождать Киев. Хрущев мог на Москаленко положиться, тогда как у Жукова в тот момент не было особо близких отношений ни с Хрущевым, ни с Маленковым. Решающим же доказательством правоты Москаленко, а не Жукова, является свидетельство Маленкова, произнесенное при таких обстоятельствах, что никаких сомнений не вызывает. Когда в июне 1957 года пленум ЦК громил 'антипартийную группу Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова', Георгий Максимилианович, пытаясь напомнить товарищам о своих былых заслугах и, в частности, на свою роль в организации ареста Берии, заявил: 'Берию разоблачить было не так просто. Мы тогда опирались на военных товарищей, в самый нужный момент нам оказал решающую услугу в этом деле товарищ Москаленко. К нему в трудный момент мы обратились с товарищем Хрущевым, мы были без сил и средств...'. На пленуме Маленкова не пинал только ленивый. Опровергали его на каждом шагу и с удовольствием. В зале присутствовали и Жуков, и Москаленко, но ни один из них на этот раз с Георгием Максимилиановичем спорить не стал. Значит, утверждение Маленкова о решающей роли Москаленко в создании группы генералов для ареста грозного Лаврентия Павловича - святая истинная правда. Поэтому рассказу Москаленко мы, в основном, можем доверять.
Но тогда получается любопытная картина. Жукова привлекают к операции против Берии лишь в последний момент и не вполне ему доверяют. Очевидно, Хрущев, Маленков и Булгании помнили, что Георгий Константинович был с Лаврентием Павловичем в хороших отношениях, и опасались, как бы маршал не встал на сторону главы МВД. Даже оружия Жукову не дали. Видно боялись, что может отказаться брать Берию и устроит, чего доброго, перестрелку с Москаленко и остальными. А так Георгия Константиновича поставили перед свершившимся фактом: судьба Берии уже решена, а ты освяти эту акцию своим авторитетом. Но Жуков никаких колебаний не испытывал и помогать Лаврентию Павловичу в любом случае не собирался.
Москаленко утверждал, что, когда после ареста Берии он встретился с Маленковым, тот сказал, что раньше, чем ему, Москаленко, предложение подобрать людей для этой акции было сделано одному из Маршалов Советского Союза, но неназванный маршал отказался от не слишком почетной и рискованной миссии. Возможно, этот маршал - Василевский, чью кандидатуру в разговоре с Москаленко Булганин сразу отверг. Александр Михайлович был, что называется, робкого десятка. В свое время он прервал все связи с отцом-священником, чтобы остаться, несмотря на неподходящее социальное происхождение, в Красной Армии. Только по приказу Сталина позднее он стал помогать родителям. Не исключено, что заговорщики учли, что Василевский - свояк Жукова. И после отказа Александра Михайловича опасались, что Василевский поступил так, зная позицию Жукова. Отсюда и осторожность по отношению к Жукову, которому на всякий случай не дали оружия. Потом-то Георгий Константинович, конечно, понял, что другие генералы вооружены, и осознал унизительность своего положения. И взял реванш в устных воспоминаниях, приписав себе основную роль в аресте шефа МВД.
Участие в аресте Берии благотворно сказалось на карьере всех привлеченных генералов. Они получили следующие звания и ордена. Жукова повышать дальше было некуда - не в генералиссимусы же его возводить! Да и орденов у маршала было с избытком - больше, чем у кого-либо в СССР. Главной наградой для него стало хорошее отношение со стороны Хрущева, убедившегося в преданности Георгия Константиновича.
Началась кратковременная дружба Жукова с Хрущевым. Вот что писал о ней Н.Г. Кузнецов: 'Хотя Жуков формально был заместителем министра обороны, но, опираясь на дружбу с Хрущевым, вел себя довольно независимо. Они оба, Хрущев и Жуков, открыто ругали Сталина и выдумывали всякие небылицы. Но это остается на их совести. В книге Жукова я уже прочитал другое...
Он в феврале 1955 года был назначен министром обороны и получил 'карт-бланш' от Хрущева. Вся накопившаяся к Сталину неприязнь, как распрямившаяся пружина, чувствовалась в эти дни во всем поведении Жукова. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу'.
7 ноября 1953 года, вскоре после устранения с политической арены Берии, Жуков присутствовал на дипломатическом приеме. В ходе приема члены Президиума организовали своеобразный 'междусобойчик' с послами нескольких государств. Тогдашний посол США в Москве уже знакомый нам Чарльз Болен рассказывает: 'После очередного тоста за мир я поднялся и, в присутствии толпившихся вокруг репортеров, сказал: 'Я охотно выпил бы за мир, но я хотел бы добавить два слова: 'и справедливость', поскольку без справедливости в международных делах никогда не будет прочного мира'. Ссылка на справедливость вызвала раздражение у советских официальных лиц, особенно у Кагановича, который ответил длинной речью. Ее суть сводилась к тому, что в мире существуют различные концепции справедливости, тогда как мир - это то, что все народы понимают одинаково. Тогда поднялся Жуков, занявший место Булганина, успевшего напиться мертвецки пьяным (так сказать, 'вместо выбывшего из игры'; Георгий Константинович был куда более крепок на выпивку, чем Николай Александрович, находившийся уже в высокой стадии алкоголизма. - Б. С.). К моему удивлению, он сказал, что хотел бы поддержать тост за мир, предложенный американским послом. Я услышал, как Микоян шепчет Жукову, не хочет ли он сказать свой собственный тост. Нет, возразил Жуков, он просто хочет поддержать тост за справедливость... Я не знаю точно, почему Жуков поддержал мой тост. Один американский корреспондент писал, что Жуков помнил о деле Берии, который в то время находился в тюрьме. Такое предположение кажется мне плодом воображения. С уверенностью можно сказать лишь то, что Жуков демонстрировал свою независимость от кремлевских политиков'. Теперь, опираясь на дружбу с Хрущевым, еще недавно опальный маршал почувствовал себя достаточно сильным, чтобы публично вести полемику с членами Президиума, хотя сам вплоть до 1956 года оставался простым членом ЦК.
В должности замминистра обороны Жукову пришлось проводить в период с 9 по 14 сентября 1954 года учение на Тоцком полигоне под Оренбургом, где в первый и пока что в последний раз в истории 40 тысяч советских военнослужащих были сознательно подвергнуты воздействию радиации от взрыва 'своей' атомной бомбы. Это называлось 'учить войска в условиях, максимально приближенных к боевым'. Тогда уже было хорошо известно о крайне неблагоприятном воздействии радиации на организм человека. Поэтому ни сам Георгий Константинович, ни другие генералы, руководившие учениями, в зоне радиационного заражения так и не побывали. А солдаты и офицеры, которых даже не обеспечили специальными защитными костюмами и противогазами? Ну, им, должно быть, объяснили, что 'военная служба не без тягот', что надо быть готовыми в любой момент отразить американскую агрессию, которая непременно начнется с атомной атаки. Для Жукова и других советских военачальников это был только расходный материал. 30 тысяч участников учений умерли от лучевой болезни в течение последующих двух-трех лет. Уцелевшие 10 тысяч остались инвалидами и не дожили до старости. Пострадало и местное население, в том числе и семьи офицеров. Их эвакуировали только на день взрыва.
Жуков оставил воспоминания о Тоцких учениях: 'Когда я увидел атомный взрыв, осмотрел местность и технику после взрыва, посмотрел несколько раз киноленту, запечатлевшую до мельчайших подробностей все то, что произошло в результате взрыва атомной бомбы, я пришел к убеждению, что войну с применением атомного оружия ни при каких обстоятельствах вести не следует... Но мне было ясно и другое: навязанная нам гонка вооружений требовала от нас принять все меры к тому, чтобы срочно ликвидировать отставание наших Вооруженных Сил в оснащении ядерным оружием. В условиях постоянного атомного шантажа наша страна не могла чувствовать себя в безопасности'. Маршал наблюдал последствия ядерного взрыва на киноэкране, а солдаты - в буквальном смысле слова на собственной шкуре. Но у Георгия Константиновича не нашлось нескольких слов помянуть погибших. Ведь при его жизни все, что было связано с Тоцкими учениями, имело гриф 'совершенно секретно'.
Никита Сергеевич вспоминал: 'С огромным уважением и по-дружески я относился тогда (в середине 50-х годов. - Б. С.) к маршалу Жукову. Нас сблизила война. К тому же у меня с ним не происходило никогда никаких столкновений. Когда Сталин после войны распространил на него опалу, я Жукову сочувствовал. Он на меня производил сильное впечатление умом, военными знаниями и твердым характером'. Как свидетельствует Хрущев, они с Жуковым были на 'ты', и маршал поддерживал все начинания первого секретаря.
В феврале 1955 года Георгий Константинович стал министром обороны. О событиях, предшествующих этому назначению, вспоминает адмирал Кузнецов: 'За несколько дней до утверждения Жукова министром обороны мы с маршалом Василевским сидели на расширенном пленуме ЦК в Большом Кремлевском дворце. Из президиума одновременно получили записки тогдашнего министра обороны Булганина одного содержания:
'Прошу зайти ко мне в кабинет в 13 ч. 15 м.'. Прочитали и спросили друг друга, пока не зная ничего: 'По какому поводу нас приглашают в кабинет министра?' Принимал нас Булганин по очереди: сначала Василевского, потом меня. От имени Президиума ЦК
