разведки - у противника почти нет противотанкового оружия. Это только в кино боец ловко пропускает танк через окоп, а потом поражает его гранатой или бутылкой с зажигательной смесью. В жизни такое случается нечасто. Неудивительно, что немцы о подвиге 28 панфиловцев ничего не знали. Для танкистов Гота это был обычный, ничем не примечательный бой, не отмеченный большими потерями
Командир и комиссар 1075 полка были сняты со своих постов. Их обвинили в отходе с позиций без приказа и больших потерях в полку. Понятно, что комиссар в донесении стремился показать неприятельские потери не меньшими, чем понес 1075 полк, и тем парировать часть обвинений. Помеченное же в донесении количество уничтоженных всем полком немецких танков впоследствии увеличили до 18 и полностью отнесли на счет мифических '28 панфиловцев'.
Восстановили Капрова и Мухамедьярова в должностях в декабре 41-го, когда разбитый полк находился на переформировании. К тому времени газеты вовсю трубили о подвиге 28 героев-панфиловцев, и было бы неудобно привлекать командира и комиссара к ответственности за поражение, которое объявили чуть ли не победой.
Хотя, справедливости ради, должен заметить, что, как командир полка, Илья Васильевич Капров действовал далеко не лучшим образом. Раз наиболее танкоопасной была местность перед позициями 2-го батальона, что же мешало командиру полка направить на этот участок 7 или 8 из имевшихся 11 противотанковых ружей? Он же предпочел распределить ружья между батальонами практически поровну, по системе 4-4-3. Эта ошибка, наряду с другими обстоятельствами, способствовала катастрофическому исходу боя. Подтверждается старая истина: рядом с каждым подвигом всегда есть место некомпетентности.
Так был ли подвиг? Может, и подвига-то никакого не было? Подвиг был, но не такой громкий, не такой результативный по нанесенным врагу потерям, как писали газеты. Зато куда более трагичный по понесенным жертвам. Не 28, а четырежды по 28 полегло панфиловцев только на небольшом участке 4-й роты под Дубосеково. Немалое мужество требовалось, чтобы бороться с танками при помощи музейных пушек и немногих противотанковых ружей, поражавших бронетехнику с расстояния не дальше 250-300 метров. Бороться на необустроенных до конца позициях, в условиях, когда дивизия готовилась наступать, а не обороняться (после наступления из 1075 полка, боюсь, вообще никто бы не уцелел). И никогда не произносил политрук Клочков патетического: 'Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва!'. Думаю, что его последние слова были из тех, что в газетах не печатают. А лозунг выдумал журналист А.Ю. Кривицкий, в чем честно признался следователям в 48-м году. Как именно погиб политрук 4-й роты Василий Георгиевич Клочков - неизвестно. Свидетелей не осталось. Но наверняка это была честная солдатская смерть.
Не все в панфиловской дивизии сражались так, как легендарный политрук. Например, по донесению члена Военного Совета 16-й армии А.А. Лобачева от 27 октября 1941 года один из красноармейцев все того же 1075 полка говорил сослуживцам - 'Нас хотят уморить голодом. С красноармейцами обращаются, как с собаками. Нас прислали на убой'. В соседнем 1073 -м полку настроения были не лучше. Многие думали. 'Надо бросать воевать. Все равно немца не победить'. А в 1077 полку можно было слышать и совсем крамольные речи: 'Это только успокаивают народ. Сейчас 50 процентов колхозников настроены против Советской власти. Наши генералы кричали, что будем бить врага на чужой территории, а делается все наоборот. Русский народ продали генералы'.
Надо помнить, что 316-я дивизия формировалась в Казахстане. Многие из служивших в ней русских - бывшие ссыльные или раскулаченные. А красноармейцы казахской национальности хорошо помнили геноцид начала 30-х годов, когда при подавлении стихийного восстания и от вызванного коллективизацией голода погибло более полутора миллионов казахов. Так что особых причин любить Советскую власть у них не было. Впрочем, как и у немалого числа бойцов в других соединениях.
Полковник Капров не обманывал следователя, когда утверждал, что его полк почти не имел противотанковых средств к началу немецкого наступления. Но он благоразумно не стал уточнять, что месяцем ранее артиллерии, обычной и противотанковой, как у панфиловской дивизии, так и у всей 1б-й армии было достаточно. Такое положение сохранялось до сдачи Волоколамска, последовавшей 27 октября. В том бою за город 1075 полку было придано два артиллерийских полка противотанковых орудий, а всего к началу сражения за Волоколамск 16-я армия располагала 125 полевыми и 73 противотанковыми орудиями. После сдачи города советские войска недосчитались 62 полевых орудий, а из противотанковых уцелело всего 13. Беда была в том, что пехота не прикрывала толком артиллерию. Как отмечал начальник артиллерии 16-й армии генерал-майор В.И. Казаков, в ходе боевых действий на волоколамском направлении 'артиллерия совершенно не имела потерь от танков и имела совершенно незначительные потери от авиации противника... как в личном составе, так и в материальной части до тех пор, пока не понесла тяжелых потерь от пехоты и автоматчиков противника, зашедших на фланги и в тыл боевых порядков артиллерии. При нормальном наличии нашей пехоты для прикрытия орудий артиллерия не имела бы таких тяжелых потерь, а противник имел бы большие потери в танках и пехоте...'.
Удержать Волоколамск не удалось не из-за значительного превосходства противника в людях и технике, а вследствие неумелых действий командования. Панфилов на наиболее угрожаемое направление поставил не самый боеспособный, а самый слабый из полков дивизии, который даже еще не закончил формирования. А Рокоссовский не стал использовать для подкрепления панфиловцев кавкорпус Доватора, находившийся на пассивном участке фронта.
Как мы убедились, крупные ошибки допускали такие прославленные герои Московской битвы как Рокоссовский и Панфилов (их репутация искусных военачальников кажется мне сильно завышенной). Сам Георгий Константинович тоже был небезгрешен. А когда ошибки нижестоящих начальников накладывались на ошибки вышестоящих, хороший в основе замысел, обещавший успех, при своей реализации оборачивался большими потерями и неудачами.
Под натиском противника 16-я армия Рокоссовского отходила к Истринскому водохранилищу. Командарм решил отвести войска за эту водную преграду, чтобы выделить дополнительные силы для занятия оборонительных позиций у Солнечногорска. Однако Жуков отход запретил и послал Рокоссовскому грозную шифровку 'Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу не отступать'. Константин Константинович в мемуарах прокомментировал этот приказ следующим образом: '...Вышестоящие инстанции не так уж редко не считались ни со временем, ни с силами, которым они отдавали распоряжения и приказы. Часто такие приказы и распоряжения не соответствовали сложившейся на фронте к моменту получения их войсками обстановке, нередко в них излагалось желание, не подкрепленное возможностями войск'.
В беседе же со слушателями Академии имени Фрунзе в 1962 году он нарисовал куда более колоритную картину: 'Жуков был не прав (когда запретил 16-й армии отходить за Истринское водохранилище. - Б.С.). Допущенная им в этот день при разговоре по телефону ВЧ грубость переходила всякие границы. Я заявил, что если он не изменит тона, то прерву разговор'.
Рокоссовский полагал, что подобными приказами Жуков стремился 'обеспечить себя от возможных неприятностей свыше. В случае чего обвинялись войска, не сумевшие якобы выполнить приказ, а 'волевой' документ оставался для оправдательной справки у начальника или его штаба. Сколько горя приносили войскам эти 'волевые' приказы, сколько неоправданных потерь было понесено!'
Вот и с истринским рубежом вышло по принципу: 'хотели как лучше, а получилось как всегда'. Войскам, посланным на оборону солнечногорского направления, Жуков приказал нанести очередной контрудар. 23 ноября Георгий Константинович потребовал группой генерала Доватора, усиленной 44-й кавдивизией (точнее, тем, что от дивизии осталось), уже с утра 24-го нанести удар в тыл солнечногорской группировки. Поспешно подготовленное наступление пользы не принесло, войска Рокоссовского были отброшены в исходное положение. Тем временем немцы на плечах отступавших форсировали Истринское водохранилище, а 25-го пал Солнечногорск.
Жуков в мемуарах хорошо передал драматическое напряжение этих последних оборонительных боев на подступах к столице: 'В район Солнечногорска, в распоряжение командарма Рокоссовского Военный совет фронта перебрасывал все, что мог с других участков фронта, включительно до групп солдат с противотанковыми ружьями, отдельными группами танков, артиллерийские батареи, зенитные дивизионы ПВО страны... с тем, чтобы хотя бы временно задержать здесь противника до прибытия сюда 7-й дивизии из района Серпухова, 2-х танковых бригад и двух противотанковых артполков из резерва Ставки... Вечером 29 ноября, воспользовавшись слабой обороной моста через канал Москва-Волга, танковая часть противника захватила мост в районе Яхрома и прорвалась за канал. Здесь она была остановлена подошедшими передовыми частями 1-й ударной армии, которой командовал В. И. Кузнецов, и после напряженного боя отброшена обратно за канал... 1 декабря гитлеровские войска неожиданно для нас прорвались в центре фронта на стыке 5-й и 33-й армий и двинулись по шоссе на Кубинку, но у деревни Акулово их встретила 32-я стрелковая дивизия своим артиллерийским огнем... Это была последняя попытка гитлеровцев прорваться на Москву'.
Для того чтобы замедлить немецкое продвижение, советские войска применяли тактику
