новое тело. Он понял, что пришла его смерть, потому что завыл, как собака. Тут его голова отделилась от туловища, нить словно бритва перерезала ткани, хрящи, мышцы. Я успел поймать ее за волосы, но его открытые глаза смотрели сквозь меня, куда-то очень далеко, уже в дальние миры. Останки Мираба Мамедова, запутавшегося в интригах Верховного Жреца плохо представляемого им Бога, с глухим стоном рухнули на землю, и я долго смотрел на тело, пока темнота не утащила меня к себе на дно.
54
ОТКРЫТИЕ СЕБЯ
Я очнулся под вечер. Тихо моросил дождь. Ураган и гроза успокоились вместе с нами. Я пошевелился и вскрикнул от острой боли в раздробленной ноге. Только бы добраться до корабля. И тут же с тоской вспомнил, что яхта осталась где-то там, за границей времени. Я еще не пришел в себя окончательно, поэтому спасительная мысль пришла не тотчас: раз я одолел границу поля, то смогу сделать это и второй раз. Когда же я смог приподняться, то от потрясения даже забыл о боли.
Озеро обмелело. Вся вода ушла в подземные пещеры, а в мокром иле слабо шевелилась мелкая живность и огромные обреченные рыбы. Лес вокруг был 'частично прожжен просеками, частично повален. Холмы на той стороне бывшего озера скорбели о своих срытых товарищах. Я все еще держал за волосы голову Мираба, труп которого валялся рядом. Я швырнул голову ему па живот и отвернулся.
Теперь оставалось проползти эти несколько километров до границ поля, перебраться кое-как, вызвать яхту…
Несколько минут я отдыхал рядом с огромным деревом.
Обратный путь…
Я лежал на заплетенном корнями деревьев потолке. Нет. Я лежал лицом вниз и пытался удержать мир на плечах. Небо было тяжелым, и мне было немного больно. Хотя эта боль не шла ни в какое сравнение с болью в раздробленных костях. Но я был жив. Жизнь – это боль, кровь, потери. Не совсем так, конечно. Иногда это встречи, радость, исполнение желаний. Я вспомнил Лену, но нахлынувшая боль отвлекла. И заставила проясниться сознание.
Я подумал, что вместо того, чтобы тупо ползти неизвестно куда, мне следует вызвать яхту сюда, ко мне, потому что формула перехода, которую я бессознательно использовал по пути сюда, вдруг четко, ясно зажглась в мозгу. И, не тратя времени, по узкому коридору я послал сигнал. Яхта откликнулась немедленно. Я отдал приказ. Потом я расширил коридор ровно настолько, чтобы корабль прошел в мое время. Формула перехода еще горела в памяти, когда я неожиданно подумал, что занимаюсь глупыми вещами: вместо того, чтобы просто убрать поле, я делал лишние усилия. И я убрал силовой купол.
Корабль медленно на гравитационных усилителях опустился рядом со мной. Открылся люк, трап скользнул вниз, и по нему быстро спустился медробот. А дальше я уже как-то отвлекся… Помню, как покачивался в коконе робота, как попал в медицинский отсек… заснул… На следующий день – если считать по бортовому времени – я был здоров.
'Мечта' тихо приземлился в секторе частных яхт.
Я сошел по трапу и проследил взглядом за яхтой, которую уже невидимое поле плавно уносило на полидук Внешнего Круга. Вступив на перрон, идущий вниз, я отошел к краю платформы, освобождая место постоянно подлетавшим машинам. Потом я вздумал воспользоваться одной из них, и по моему знаку изумрудная капля скользнула ближе, приоткрыв боковое крыло дверцы.
Я сел внутрь, на мгновение ощутив себя птенцом, оберегаемым крылатой родительницей, – странное чувство, если вспомнить, как давно я вышел из возраста, требующего заботы.
Я распорядился доставить меня ко дворцу Премьер-Министра, меня послушались.
Машина соскользнула с платформы перрона и вонзилась в бледно фосфоресцирующий туннель. В воздухе заполоскались пурпурные и голубоватые газосветные трубки, ребра из кристаллического блеска, черные фронтоны, огромные фигуры в конусах рефлекторов – я живо вспомнил свое первое прибытие в космопорт сразу после Урана, – растерянность, злость, бестолковые поиски себя и выхода из этого гигантского транспортного сооружения. И пока я вспоминал, машина, пронзив очередную фантомную преграду, вырвалась за пределы порта.
Мы быстро двигались по шоссе, почему-то не взлетая. Потом я присмотрелся – все же мы летели, но па высоте не более метра, повторяя все повороты дорожной ленты.
Машина шла на скорости километров сто – мелькали деревья, потом небольшие домики – лиловые, белые, синие, дорога свернула раз, другой, мы увеличили скорость, попадалось много встречных машин, потом их количество уменьшилось, небо стало темно-голубым, поблекли краски домов, показались звезды, а мы все мчались в протяжном свисте ветра.
Все вокруг посерело, дома теряли очертания, превращаясь в контуры, в ряды серых выпуклостей; в сумерках дорога проступала широкой светлой полосой. Вдруг земля быстро ушла вниз, вокруг нас замелькали ярко освещенные разноцветные снаряды машин, внизу россыпью зажигались окна в домах, и я попросил водителя соединить меня с Кравцовым Владимиром Алексеевичем.
Задрожав, виртуальная головка водителя исчезла, и ее немедленно сменило другое лицо – трехмерно всматривался в меня Премьер-Министр, сдержанный, как всегда, но мне все же показалось, страшно удивленный.
– Это вы?! Как?.. Что случилось?
– Я ездил по приглашению Мираба Мамедова.
– Да, мне сообщили. На эту… Сад наслаждений, планету удовольствий.
– Не скажу, что встреча доставила удовольствие, но многое прояснила.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мираб Мамедов умер.
Я откинулся в кресле; освещенное изнутри лицо Кравцова не могло скрыть малейших нюансов выражения. Я хотел представить себе, как он отнесся к моему сообщению. Правда, немного зная его, я не рассчитывал на большой объем информации.
– Вы давно прилетели?
