– Может быть; твой муж философ, кому же еще знать. Хотя, если явление поставить с ног на голову, ничего, в сущности, не изменится.
– Может быть. Но он говорил, что даже если ты не Орлов, а действительно простой уголовник, то само общение с Орловым могло передать тебе ряд качеств, которых нет у простых смертных.
– Я не знаю, может быть. Но это не значит, что со мной можно экспериментировать.
– Нет, конечно. Но если ударить Михайлова ножом в сердце, он умрет. А если тебя?..
– Меня?..
– Извини, Сережа, но мы даже особенно за тебя не волновались. Мы знали, что как-нибудь выкрутишься.
– Вы его оправдываете?
– Ни в коем случае. – Просто надо его понять, он думает, что брата его убил ты.
– Но ведь…
– Да, конечно. Он больше не будет пытаться тебя убить. Знаешь, Ставр хотел его на месте прикончить: он с вашим разведотрядом прискакал уже связанный. Михайлов взял да сразу брякнул, что он тебя убил и все такое прочее. Ставр ему мозги долго прочищал на счет какого-то братства, какого-то там единения. Что, кстати, за братство?
– Мы тайно побратались со здешними мужиками, обряд у идола Бога-Отца. Только ты не очень распространяйся, – это тайное знание.
– Хорошо, молчу. Я уважаю мужские игры. В общем, Ставр Виктора не тронет, пока ты не решишь, что с ним делать.
– А если он еще меня грохнет?
– Не грохнет. Он сам сказал, что, если ты выживешь, то тебя до самой встречи с Императором не будет трогать.
– Очень хорошо. Надеюсь, больше никто не хочет трахнуть меня чем-нибудь тяжелым, а потом начать раскаиваться.
– Не говори глупости.
– Хорошо. Скажи мне, зачем ты пошла в это паломничество?
– Зачем?.. Может, стало скучно. Когда все уже испытано-переиспытано…
– Ах ты, малышка!..
– Не называй меня малышкой. Если бы ты знал, сколько мне лет!.. Так что не называй меня этим дурацким словом.
– Скажи мне, Катенька, как тебе здешние жители?
– Ты имеешь в виду мужчин?
– Ну… мужчин, да.
– Железные… железные дети. Я чувствую себя старухой рядом с ними.
– Ты о чем?
– Понимаешь, они такие цельные. Настоящие античные герои без страха и упрека. Они глупы, молоды и счастливы, а я мудра, стара и несчастна.
– Да? А ты не замечаешь, как они на тебя смотрят?
– Ах, не напоминай. Все равно здесь время героев, а не таких циничных баб, как я.
– Не расстраивайся. Ты сама не знаешь, что говоришь. Да и какая ты циничная? 'Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит…'
– Ты запомнил? Но это не мои стихи, Сережа.
– Разве в этом дело? Спокойной тебе ночи, иди спать, еще есть время.
– Спокойной ночи, Сережа.
Я поднялся, оставил ее сидеть и вернулся в свою баньку. Немного погодя она пришла ко мне. Двери здесь, мне кажется, никогда не закрываются. Темный проем засветился светлой тенью, я почувствовал ее запах, и куда-то ушла мучившая меня боль, напряжение, Михайлов, ударивший меня по голове. И пусть она была циничной опытной светской львицей, давным-давно потерявшей последние иллюзии, все равно я никогда не забуду, что она пришла ко мне, когда я больше всего в ней нуждался, что она была теплой, нежной, податливой, но главное, что она пришла ко мне…
21
ПРАВИТЬ – ЖИТЬ ТРУДНЕЕ, ЧЕМ ДРУГИМ
На следующий день после завтрака я отправился в Ставрово городище. Мне в провожатые дали парнишку лет десяти, насупленного, хмурого и несказанно довольного важной миссией. Он скакал то рядом со мной, то впереди, когда тропинка в лесу сужалась, и важно, по коротко отвечал на мои расспросы.
– Абры? Абры к реке вышли.
– Почему знаешь?
Так дым в городище бросали дотемна.
Обратно как, одному не страшно?
