— Как дела? — спросил он, убирая челку с ее глаз. Она ему мешала, эта длинная челка. Мешала видеть ее глаза.
— Нормально, — пожала она плечами.
Он вдруг понял, что вопрос был дурацкий, и ответ такой же… Если бы можно было разговаривать молча, душами…
— Я думала, что никогда тебя уже не увижу, — сказала она, поднимая глаза.
— Я тоже думал, что никогда тебя не увижу, — рассмеялся он. — Сидел два дня и писал стихотворение… Вот, возьми.
Она развернула сложенный вчетверо листок и стала читать. «Маленькая Мышка, сидя на горшке, так прелестно пела, как поют везде… Мышку изловили, в клетку посадили, проволочной дверцей хвостик прищемили… Но маленькая Мышка все равно поет. Что может с ней случиться, пока она живет?»
— Странно, — сказала она. — Опустим мое сидение на горшке, предположим, я распеваю именно там… Но последние две строчки надо переставить. «Маленькая Мышка все равно живет. Что может с ней случиться, пока она поет?»
— Как скажешь, — развел он руками. — Хотя это говорит наша с тобой разница в возрасте. Мне важнее жить, тебе — петь…
— Жить и петь, — тихо сказала она, глядя ему в глаза. — Спасибо. Я не ждала от тебя такой… нежности.
— Я сам от себя не ожидал, — улыбнулся он. — Наверное, это закон нежности. Появляться именно там, где ее никто не ждет.
Он поднял голову и посмотрел на небо. Облака плыли над ними, и на секунду ему показалось, что не такие уж эти облака равнодушные. Будто они в данный момент довольно заинтересованно следили за ними. Как почетный эскорт для парочки идиотов, обреченных на вымирание, усмехнулся он про себя.
— Знаешь что, — сказал он. — Я должен тебе это сказать. Наверное, завтра я скажу тебе совсем другие слова, потому что слова меняются и настроение тоже… Но даже если завтра я сообщу тебе, что я тебя не люблю…
Он запнулся. Она терпеливо ждала продолжения, потому что понимала — то, что он собирается сказать сейчас, очень важно, и ему надо собраться с силами. Потому что именно сейчас, в эту минуту, они собираются бросить вызов целому миру.
— Так вот, — продолжал он. — Если я это скажу, не верь мне. Это будет неправдой. Я тебя люблю. С того самого момента, как увидел тебя на скамейке… Я тебя люблю и буду любить всегда. Наверное, даже после смерти. Потому что это сильнее меня. Этого не я хочу… Этого хочет Бог.
Она ничего не ответила. Только улыбнулась и обвила его шею руками, прижимаясь к его груди.
— Зачем? — простонал он.
— Потому что этого хочет Бог, — лукаво улыбнулась она ему. — Ты же сам только что сказал…
Часть вторая
МЫШКА
Глава 1
РАЗРУБЛЕННЫЙ НАДВОЕ МИР
Апрель 1981 года от Р. X.
— Нет у меня никаких способностей к этой математике, — пробормотала Мышка, отбрасывая учебник. — Но, как говорится, на нет и суда нет…
Она лежала на диване, перевернувшись на живот, и болтала ногами, подперев руками подбородок. Учебник валялся на полу, и она невольно скосила на него глаза.
— Брр, — поморщилась она. — Скорей бы уж освободиться от всех этих катетов с гипотенузами…
Из приоткрытой форточки в комнату пробрался легкий и теплый весенний ветерок.
Девушка приподнялась на локтях, вдыхая воздух весны.
— Еще и весной сидеть в заточении и изучать всякие глупости, — проворчала она.
Она подошла к магнитофону и включила музыку. Похоже, именно этого ей и не хватало. Во всяком случае, она тут же закружилась по комнате, одним легким движением распустила волосы, освобождая их от гнета резинки, стягивавшей их на затылке.
— Иес, ай вонт ю, — подпела она басом, поскольку солист-то был мужчиной. — Энд спеллин…
Внезапно она остановилась и принялась рассматривать себя в зеркале. Придирчиво и внимательно.
— Какая жалость, право, что у человека никогда нет объективных представлений о своей внешности, — пробормотала она. — Как же мне определить тогда, кто я? Красавица или чудовище какое?
Так и не решив для себя этот вопрос, она показала своему отражению язык и назидательно произнесла:
— Какая разница? Главное — чтобы душа была пригожей…
И рассмеялась.
Теперь настроение улучшилось, портить его снова геометрией было совсем глупо. Она натянула джинсы, с удовольствием оглядев их, поскольку они были настоящие. Привезенные из Германии. Не сшитые мамой, а самые что ни на есть фирменные.
Потом надела майку. На майке была изображена томная дама в шляпе, и майка тоже была привезена из Германии. Волосы Мышка привычно снова забрала в хвост — честно говоря, так ей было все-таки удобнее, чем с распущенными, — и выскочила из квартиры с такой быстротой, словно все учебники мира грозились ринуться в погоню за ней, непокорной Мышкой, предпочитающей науке прогулки под солнцем…
Она шла по улице, тихонько напевая себе под нос какую-то песенку собственного сочинения, только что пришедшую ей в голову.
По пути она остановилась на минуту перед угловым магазинчиком.
Что-то пробормотала себе под нос, посмотрела на часы и покачала головой. В конце концов, время у нее было.
— «Они спросили у него, который час, и он ответил любопытным: „Вечность“, — процитировала она.
Наверное, вышло довольно громко. Женщина, идущая мимо нее, отпрянула. Мышка невольно рассмеялась. Быстро вошла в магазин.
— «Сахарная тростиночка, кто тебя в бездну столкнет?» — встретила ее музыка.
— «Чей серп на тебя нацелится», — тут же пропела она, подходя к прилавку. — Сашка, привет!
Продавец, юноша в очках, улыбнулся ей.
— Привет, Мышь, — сказал он. — Хочешь «Криденсов»?
— Не-а, — покачала она головой. — У меня полное собрание… Что-нибудь новое есть?
— Есть, — сказал он, доставая конверт. — Но дорого… Двадцать рублей. Две пластинки…
Она взяла. «Рыбников. „Юнона“ и „Авось“. Рок-опера».
— Давай, — сказала она, достав из кармана две десятирублевки.
Это были ее последние деньги, но… «Последние деньги понятие относительное», — философски рассудила она, мгновенно успокоившись.
— Пока, — помахала она рукой Сашке и пошла дальше, помахивая своим новым приобретением.
Проходя мимо школы, она не удержалась и показала серому зданию язык.
— Господи, — выдохнула она. — Скорее бы этот месяц прошел… И еще месяц. И еще…
И тогда настанет долгожданная свобода.
— Ах, скорей бы она наступила…
Мышка вдруг остановилась.
Ее мать о чем-то разговаривала с директрисой. Мышка невольно подалась в сторону, в тень, где ее никто не видел.
Ветер доносил обрывки фраз до ее ушей, она слышала, как повторили ее имя. «Они говорят обо мне, — подумала Мышка. — А я, выходит, подслушиваю…» Щеки невольно покрылись краской стыда, и Мышка развернулась, стараясь побыстрее исчезнуть, пока не заметили.
— Она просто другое дерево, — донес до нее ветер слова директорши. — И не важно, кем она будет…
