Только бы осталась этим другим деревом. Только бы не стала как все…
Она быстро сбежала по улице. Кажется, ее не видели… Почему-то ей было ужасно неудобно — ладно бы ей пришлось услышать о себе привычные неодобрительные отзывы… Но кто бы мог подумать, что о ней будут говорить так хорошо? Потом она снова подумала о свободе, ожидающей ее уже совсем скоро, и прибавила шагу, точно с каждым шагом она ее приближала.
Остановилась она только перед домом, в который направлялась. Перевела дух и столь же стремительно взлетела на последний этаж.
Дверь оказалась открытой.
Она вошла и осмотрелась.
В комнате никого не было. Только магнитофон крутился, рассказывая Мышке о том, что «все братья — сестры»…
— Эй, — позвала Мышка.
Никто не отозвался.
Она вздохнула.
— Хоть бы магнитофон выключали, — пожаловалась она. — Нечестно, право… Я пришла, а их никого нет…
— «Ты думал, что если двое молчат, то третий должен быть за», — пел Гребенщиков, и Мышка, которая лишь недавно узнала, что по-русски тоже можно петь, и совсем не про снег, который «кружится и тает», сладко зажмурилась.
— И ладно, — решила она, усаживаясь в кресло. — Это раньше тут никого не было. А теперь есть я…
Она, конечно, предпочла бы, чтобы кто-то тут был еще.
Она даже могла назвать этого «кого-то» по имени, но раз так вышло, она не станет предаваться отчаянию.
Она закрыла глаза. Правду сказать, просидеть в покое ей удалось недолго.
За ее спиной раздался осторожный скрип и голос произнес:
— Руки вверх!
Она хихикнула, но руки подняла.
— Вы арестованы, — сообщил ей Кинг.
— За что, начальник? — спросила Мышка.
— Не знаю, — задумался он. — Сейчас что-нибудь придумаю…
— Вот и думай вначале, — рассмеялась она. — А потом арестовывай себе на здоровье…
— Давай я тебя арестую за измену родине, — предложил он.
— А я ей когда изменила?
— Это как посмотреть. Живешь в странном мире. Павлика Морозова любишь?
— Не-а…
— Вот. Значит, изменила.
— Ладно, я больше не буду. Но Павлика этого я полюбить все равно не могу. Я другого люблю…
— Гражданка Краснова! — закричал Кинг. — Руки уберите!
Она спрятала руки за спину, но потом неожиданно боднула его головой в живот.
— Боже, — простонал он. — Кто ж так обращается с пожилыми мужчинами?
Испугавшись, Мышка опустилась рядом с ним на колени и осторожно погладила его по щеке.
— Бедненький, — прошептала она.
Теперь ее губы находились в опасной близости. За два года он так приучил себя вовремя увертываться, что это далось ему почти без труда.
Она заметила это и вздохнула.
— Интересно, — проговорила она, обращаясь к стене, — этот человек когда-нибудь заметит, что я выросла?
Он отодвинулся и прислонился к стене напротив. Пародируя ее, он точно так же адресовался к молчаливой противоположной стене:
— Интересно, эта девушка когда-нибудь поймет, что ее «выросла» немного не соответствует реальному положению вещей?
— Я вообще не соответствую реальному положению, — презрительно фыркнула она. — И слава Богу… — Она хмуро посмотрела на него и спросила: — Почему ты меня все время отталкиваешь?
— Не знаю, — пожал он плечами. — Может, ты для меня старуха… И тюрьма по тебе плачет, раз ты не соответствуешь… Все, на сегодня «счастливого детства» хватит.
— Объявляю, — сказала Мышка, грустно глядя в потолок. — Счастливое детство отменяется. Объявляется печальное сиротство…
Он старался не смотреть в ее сторону. Но сила ее притяжения была больше здравого смысла. Невольно он повернулся, уставший от постоянных сражений с самим собой.
Она сидела, опустив лицо на руки, сложенные как крылья. О Господи, вздохнул он, она такой ребенок!
— Хэй ю… — тихо сказал он, касаясь ее плеча. Она дернула им, сбрасывая его руку.
— Как хочешь, — согласился он.
— Мы начали ссориться, — грустно констатировала она.
— Такова жизнь, наверное.
— Я не хочу с тобой ссориться. Потому что мы можем поссориться навеки, и тогда у меня ничего не останется, — серьезно сказала она, поворачиваясь к нему. — Мне просто незачем будет жить. Я сразу умру. Тебе будет меня жаль?
— Наверное, я просто не допущу этого, — так же серьезно ответил он. — Потому что, если ты умрешь, мне тоже станет незачем жить…
Она пододвинулась к нему ближе, посмотрела на него внимательно и спросила:
— Правда?
— Правда, — кивнул он.
— Поклянись, — потребовала она.
— Чем?
— Ну, хоть упавшей звездой… Я же все равно тебе поверю, — призналась она.
— Упавшей — клянусь. И не упавшими тоже. Всеми. Если я соврал тебе, звезды сегодня все погаснут…
Она успокоилась. «Ночью, — сказала она себе, — я это обязательно проверю…» Хотя, с другой стороны, зачем? Она верила ему и так. За два года она так привыкла к его присутствию, что мысль о том, что он может исчезнуть, или соврать ей, или вообще жениться на ком-то, казалась ей такой нелепой и смешной, что даже думать не хотелось о таких глупостях!
Она даже не задавалась вопросом, как жила до встречи с ним, потому что ей уже казалось, что он был рядом всегда. Просто раньше он был… растворенным в воздухе. Окружал ее невидимо и охранял…
— А ты меня не бросишь? — вдруг спросил он.
— Я?!
От удивления у Мышки перехватило дыхание.
— Нет уж, — сказала она. — Этого ты никогда не дождешься…
Он промолчал. Иногда ему хотелось привязать ее к себе, потому что он и сам не рисковал признаться себе в том, что больше всего на свете боится ее потерять.
— Клянусь тебе всеми планетами, звездами и туманностями, — серьезно произнесла она. — Всякими астероидами и метеоритами… Никогда. Даже если ты сам меня об этом начнешь просить… Я жуткая, невоспитанная, назойливая. Змея, пригретая на твоей груди… Тебе придется терпеть меня всю оставшуюся жизнь, и потом — тоже… Потому что, так думаю, я сумею упросить Бога, чтобы он нашел для нас отдельное облако.
Она теперь оказалась рядом с ним и наматывала волосы на палец, наблюдая за его реакцией.
Он молчал, улыбаясь ей.
И она просто улыбнулась в ответ. Потому что за два года они уже научились этому — вкладывать слова
