— Стае! Я говорю о нормальной работе! В конце концов, ты же получил блестящее образование! МГУ!
— Ма, ты снова начала мычать. Ты же не корова… Ну и что мне прикажешь делать с этим твоим «м-г- у-у-у»? — Он рассмеялся. — Я, конечно, мог бы найти бочку и плавать по ней, как Стенька Разин по Волге. Но, увы, вряд ли кто-нибудь начнет оплачивать мои вояжи туда-сюда. Признайся, что философское образование до безумия нелепо. Как будто можно почесть философию профессией…
— А дворник?
— Дворник — это профессия, — лаконично отозвался он, разливая чай.
— Именно так ты видишь свое будущее…
— Я его, честно говоря, вообще не вижу…
— Оставь свой дурацкий экзистенциализм…
Ма, при чем тут это? Я просто сказал, что не вижу смысла заботиться о химере. В конце концов, Господь сказал, что Он сам позаботится о лилиях, которые не прядут… И знаешь, иногда мне кажется, что именно так и есть. Как бы Он снимает с себя заботу о тех, кто слишком уж заботится об этом самом будущем… А если его и в самом деле нет? Только настоящее… А ты тратишь это самое настоящее на такие химеры, как зарабатывание денег. Или там всякие накопления… Жажда власти, денег… Это все такие глупости, ма! Я думаю, люди, которые думают только об этом, просто несчастные существа! Потому что они, наверное, и слыхом не слыхивали про счастье. Вот им и кажется достижение каких-то там высот счастьем. А на деле… — Он махнул рукой. — Чай будешь? Ты же хотела…
— Наверное…
Он видел, что она расстроена.
— Ма, — тихо сказал он, опускаясь перед ней на колени и беря ее за руки. — Я тебя очень люблю. Просто иногда я не могу понять, зачем тебе это нужно — прятать свое лицо за маской… У тебя такое прекрасное лицо… То, настоящее. Такое не похожее на другие лица… А ты накладываешь гору косметики только затем, чтобы походить на окружающих тебя… Чтобы не выделяться. Так безопаснее, да?
Она едва не кивнула, повинуясь безотчетному порыву признать его правоту. Нет, это невозможно…
— Стае, — тихо заговорила она. — Я просто старею… И право же, все женщины пользуются косметикой. Чтобы лучше выглядеть.
— Я не понимаю зачем. Ты куда лучше выглядишь без боевой раскраски. Просто так кем-то положено. Надо быть похожими…
— Давай оставим эту тему.
— Давай, — согласился он. — Тем более чай остывает…
Она все-таки собралась с силами, чтобы сказать ему то, что должна сказать. Попытаться вернуть его… Хотя, видит Бог, это невозможно…
— Стае, как же быть отцу?
— А что, собственно? Я даже на расстоянии причиняю ему неудобства? — остановился он, обернувшись.
— Представь себе, что он должен говорить… Что его сын работает дворником?
— Ах, вот в чем дело, — рассмеялся он. — Ну, здесь мы квиты. Мне, знаешь ли, тоже неприятно признаваться, что мой отец… работает гэбистом.
У Ленки нестерпимо кружилась голова. Мысли путались, и она даже не пыталась привести их в порядок.
И отчего-то она разозлилась на Виталика, даже тошно ей стало, потому что этот козел всегда так пялился на Краснову, как никогда — на Ленку. И вроде бы не было ей особого дела до этого урода. Но все равно обидно…
— Чего ты к ней пристал? — спросила она, отпивая из бутылки новый глоток.
— Кажется, тебе хватит, — сказал Костик, пытаясь отнять у нее бутылку.
— Чего? — Она прижала к себе бутылку и прошептала: — Милая моя бутылочка… Нас хотят разлучить.
— Тогда не пори чушь, — сдался Костик. — С чего ты взяла, что…
— Я. Взяла. Я… — Она захохотала неожиданно громко. — Я взяла. С ума сойти… Он же всю дорогу пялится на эту Краснову, как будто в жизни ничего интереснее не видел!
— Отстань, — поморщился Виталик. — Отстань, слышишь?
— Ты просто ее трахнуть хочешь… Хочешь?
Он не ответил.
— Только вот незадача, — не унималась Ленка. — Хочешь, я тебе расскажу, за что ее чуть не выгнали в восьмом классе? Представь себе, идет наша Зинаида и видит, как Краснова сидит себе на лавочке перед домом, и ее невинные такие ручки лежат в руках вполне взрослого дяденьки… А ее невинные глазки смотрят целенаправленно в его глаза… Такая чудесная картина, что Зинаида дара речи лишилась… Вызвали эту вашу ходячую невинность на педсовет, а она возьми там и ляпни: «Не ваше это дело!» Если бы не Зоя, директриса, ее бы уже давно в школе не было. Отправилась бы вместе со своей подругой Мариной доучиваться в вечерней школе… Так что, если ты ее собрался невинности лишать…
Она хихикнула. Говорить стало совсем невмоготу, буквы норовили перепутаться в словах, и ужасно хотелось лечь.
Она уже было и собралась это сделать — прямо на полу.
— Черт, — сказал озабоченный Костик, — сколько она вылакала?
— Бутылку.
— Ё-моё… Давай ее в машину положим…
Они перетащили ее в машину.
Она пробормотала, что они полные козлы, и тут же вырубилась.
— Да уж, — протянул Костик. — Что называется, ни вина тебе, ни бабы… Чего мне теперь, тут ночевать, что ли?
— На фиг?
— А как я ее тут оставлю?
— Просто. Включи отопление, а то ночью еще холодно…
Костик послушался. Закрыл машину. Проверил, плотно ли она закрыта.
Потом они заперли гараж.
— Она до утра и не проснется, — успокоил его Виталик. — А с утра пораньше придешь и откроешь… Она часам к шести проспится… И папенька ничего не узнает.
Лучше бы и не напоминал, скис немедленно Костик. Если отец обнаружит в машине полуголую девку, ему несдобровать…
Он бы даже тут остался, посидел бы, покараулил…
— Пойдем, я знаю, где догрузиться, — позвал его Виталик. — Ты чего, боишься? Да брось… Сколько раз уже она тут оставалась — и ничего… Пошли. Здесь недалеко.
Костик неуверенно оглянулся, но предложение Виталика выглядело куда заманчивее, чем перспектива торчать целую ночь возле спящей Ленки.
— Ладно, — согласился он. — Ничего. Проспится, веселее станет… А то она злая с похмелья…
Вечер тянулся медленно. На сердце было так тягостно, как перед дождем. Мышка сидела, глядя в окно, словно пыталась вызвать этот самый дождь, свято уверовав, что вместе с дождем придет и спокойствие…
В соседней комнате еще слышались голоса маминых гостей, и Мышка невольно улыбнулась, подумав, что вот они поют романсы… А что будет петь она, Мышка, приблизившись к той возрастной отметке, за которой начинает смутно брезжить старость?
«Может так статься, что я ничего не буду петь… У меня и голоса нет», — решила она, но стоило ей отвлечься от ямщика, которому следовало прекратить гнать лошадей, как тут же вернулось беспокойство — неизвестно почему. Она вспомнила про свои давешние ощущения, но тут же напомнила себе, что они не покидают ее все эти годы. Стоит ей хотя бы минуту постоять рядом с Кузякиной… «Может быть, это и не смерть, — подумала она. — Может, это мне рядом с ее душой плохо дышится…»
— Ощущения, — проворчала она, недовольная собой. — Все на ощущениях… Сплошные эмоции. А