людей: кого оправдать, кого, строго предупредив, перевести на худшую работу, а кого попросту забраковать, лишив права на жизнь. Человек, не нужный элюру, не нужен и обществу, такие существовать не должны. Именно от этой женщины сейчас зависело, будет ли существовать Маркел. Казалось бы, зловещая профессия должна оставлять на лице следы более явные, чем ветер и зной, однако и в этом плане лицо начальницы ничем не выделялось. Симпатичное лицо, неотмеченное печатью демонизма.
- Мне сообщили, что ты хотел что-то сказать по существу дела, - произнесла главный контролёр, когда их оставили наедине. - Говори, я слушаю.
- Понимаете, - заторопился Маркел, - я, конечно, виноват, я нарушил регламент, нонарушение никак не касается сути дела. То есть по отношению к элюру никакого нарушения не было. Я действительно ударил в землю топором, чтобы быстрее выдрать лопушник, я понимаю, топор от этого ненормативно тупится, но ведь это произошло в самом конце смены, я спешил, чтобы уложиться в нормативные тридцать секунд после сигнала. А топор ночью всё равно будет точиться…
- В тридцать секунд ты тоже не уложился, - сухо заметила контролёр, - так что за тобой сразу два технологических нарушения.
- Я хотел как лучше…
- - А это - третье нарушение, причём самое серьёзное. Где-нибудь в регламенте записано, что надо делать «как лучше»? Нет, там написано, что надо делать «как следует». «Лучше», как и «хуже», является отклонением и подлежит наказанию. Если другие нарушения можно считать лёгкими, то за это полагается отбраковка, вариантов здесь нет.
- Элюру вреда не было, - пролепетал Маркел. - Всю жизнь работал как следует, первый раз оступился…
- Врать не надо, - оборвала его контролёр. - За тобой ещё числится погубленный элюр, семь лет назад. Тогда тебя простили и, как вижу, зря.
- Как?! - воскликнул Маркел.
Многое слилось в непроизвольном выкрике: удивление, стыд, ужас при мысли, что давнее преступление, которое он считал похороненным, известно… И как ни странно, была в этом вопросе надежда: раз уж то, запредельное деяние простили, то сейчас-то за что казнить?
- Так-то вот, - покивала контролёр. - Простили тебя. Между прочим, я и выносила решение. Ты небось думал, что хуже вины не бывает, а между тем среди прополыциков, почитай, ни одного нет, кто бы в таком деле повинен не был. Новорожденный элюр от земли едва видать, среди травы его не вдруг и отыщешь, и нежный он, коснись неловко - и конец. Так что губят их прополыцики, иной раз сами того не замечая. А мы всё замечаем и прощаем проступок или нет, смотря по обстоятельствам. Иной раскаивается в содеянном, руки на себя готов наложить. А другой принимается едва ли не героем разгуливать: вот, мол, какие штуки мне с рук сходят. Задумываться начинает о непотребном, разговорчики разговаривать: зачем мы элюр растим и нельзя ли это как-нибудь иначе делать, чтобы ручки белые пожалеть и спину не натрудить. Вот этих субъектов мы отбраковываем в ту же минуту.
- Разговоры не запрещены, - шёпотом произнёс Маркел.
- Разумеется, не запрещены. А как мы иначе будем узнавать, кто о чём думает? Легко запретить разговоры, но мысли-то не запретишь, а от них самый вред. Вот ты поначалу, после той оплошки, вёл себя как следует, но постепенно начал думать не о том, за умные беседы принялся, и уже тогда я знала, что тебя придётся отбраковывать. Так что твой вчерашний поступок только ускорил неизбежное.
- Но почему, - с отчаянием выдохнул Маркел, - если даже гибель молодого элюра бывает простительна, вы считаете опасными обычные мысли, из которых не следует никаких поступков?!
- А твой вчерашний поступок откуда следует, как не от вредного направления мыслей? Это всё вещи взаимосвязанные. Вот что, - контролёр вскинула голову и совершенно по-человечески улыбнулась Маркелу, - ликвидировать тебя я всегда успею, а прежде давай проанализируем твои разговоры. О чём ты думал, Какие планы лелеял, я не знаю, а разговоры - вот они. Итак, о чём ты вчера беседовал с коллегой Ферменом?
- Я с ним вчера толком и не разговаривал, он же полный неуч, с ним говорить, что со стенкой.
- И всё-таки?
- Он меня спросил, что такое нанотехнологии, и я объяснил на доступном уровне.
- Замечательно! А до этого ты упомянул, что в быту у нас нанотехнологии, а в отношении элюра - ручной труд. А ты подумал, что если мы применим нанотехнику при выращивании элюра, наноботы могут внедриться в его плоть и напрочь изменить все свойства. Хорошо, если элюр при этом погибнет, а если нет? Это будет уже не элюр, а нечто чудовищное и непредсказуемое.
- Не внедрятся. У наноботов предусмотрена программа самоликвидации после окончания работы или при отклонении от заданного режима.
- . А кроме того, у них имеется постоянно действующая программа самовоспроизведения. И я не могу утверждать наверное, какая из этих программ возобладает. К тому же не надо забывать, что наноботы - объекты молекулярного уровня. Они чрезвычайно легко мутируют. Представь, что они возьмут пример с тебя, начнут работать не «как следует», а «как лучше», и изготовят коллеге Фермену ложку с термоядерным приводом, которая станет кормить коллегу насильно, пока у него брюхо не лопнет.
- Этого не может быть. В каждой наносистеме существуют специальные наноботы-убийцы, которые уничтожают любой объект, чьи параметры отличаются от нормативных.
- А если мутировавший нанобот никак не нарушает технологический процесс, но потенциально способен это сделать? Его тоже отбраковывать?
- Разумеется, - ещё не осознав, куда клонит собеседница, ответил Маркел. - Это же основы техники безопасности.
- Ну вот, - резюмировала госпожа главный контролёр, - я знала, что ты умница и поймёшь, за что тебя отбраковывают. И чем ты в таком случае недоволен? Да ты не беспокойся, вешать тебя я не собираюсь; активизируем программу самоликвидации, а всё остальное ты сделаешь сам.
© С. Логинов, 2007
