таким сильным и властным, что никто не посмеет остановить его. Ни закон. Ни Мак-Кей. Ни даже эхо глумливого отцовского голоса. Он взойдет на ту гору, разодетый в пух и прах, и плюнет на могилу отца.
Когда-нибудь.
Себастьян рывком подтянул рюкзак и побежал в опускающуюся на долину ночь, больше ни разу не оглянувшись.
ЧАСТЬ I
ГЛАВА 1
Пруденс пробиралась сквозь густой кустарник. Узел волос на затылке рассыпался и упал на плечи мокрыми, слипшимися сосульками. Она остановилась в своем стремительном беге и вытащила шпильки, увенчанные жемчужинами. Затем сунула их в глубокий карман, чтобы ни одна не потерялась, но, как она подозревала, такая предусмотрительность была излишней. Хотя ее тетя никогда бы не призналась в этом, она бы никогда не стала тратить настоящие жемчужины на шпильки для своей невзрачной племянницы.
Пруденс подхватила свои бархатные юбки, прежде чем ринуться дальше. Мокрые ветки хлестали ее по лицу. Молния расколола яркими полосами ночное небо и на миг осветила темный лес. Пруденс снова закричала, но ее отчаянный крик был подхвачен порывом ветра и потонул в оглушительном треске громового раската. Потоки ливня обрушились на лес, превращая даже конусообразные раскидистые сосны в ненадежное убежище от хлещущей воды. Пруденс обхватила рукой ствол дерева и подняла голову, напрягая слух, в надежде услышать ответный крик сквозь рев бури.
Подставив лицо дождю, она страстно желала отдаться во власть бурной радости ночи: раскатам грома, вспышкам молнии, струящимся по ее коже потокам летнего ливня. Как сильно это все отличалось от стороннего наблюдения за дождевыми потоками, сбегающими по стеклу, когда сидишь в теплой комнате на подоконнике с книгой в руке, уютно устроившись среди шелковых подушек. Какая-то первобытная жажда побудила ее широко открыть рот, чтобы поймать капли дождя языком. Но сейчас было не время для ребяческих забав и шалостей. Ее промедление могло повлечь смерть того, кто был ей дорог.
Тяжелые юбки облепили ноги, когда девушка наконец выбралась из зарослей на вершину холма. Ветер завывал вокруг нее. Глухой рокот прокатился по лесу. Пруденс подумала, что это гром, но вспышка молнии, осветившая дорогу внизу, показала, что она ошиблась. Девушка припала к склону, по которому стремительно неслись потоки мутной воды, и прищурилась; ее слабое зрение еще больше ухудшала серая пелена дождя.
Карета, запряженная четверкой лошадей, резко остановилась на дороге. Пруденс не знала, кому принадлежит покрытый позолотой герб на дверце кареты. Девушка в ужасе затаила дыхание, когда поняла, почему карета остановилась так резко.
Ее окружила четверка зловещих темных всадников. Один из этих людей, который, очевидно, был их вожаком, рявкнул приказание кучеру. Даже в темноте, в которую на мгновение врывались яркие вспышки молнии, можно было увидеть, что лицо кучера стало мертвенно-бледным.
Вновь оглушающе пророкотал гром. Ногти Пруденс вонзились в выступающие над землей узловатые корни старой сосны, когда один из разбойников сорвал дверцу кареты с петель. Дикий визг женщины раздался в ночи. Вожак медленно поднял руку. Блеснула молния, освещая тонкий ствол пистолета. Но не пистолет привлек внимание Пруденс, а пушистый комочек серо-белого меха, который упал с нависающей ветки и прижался к крыше кареты.
«Себастьян!» – закричала она.
Забыв о всякой осторожности, Пруденс бросилась вниз по склону, скользя по мокрым от дождя и грязи листьям.
Этот крик оказался роковым для Себастьяна Керра. Он повернулся на лошади, оглядывая склон холма в поисках источника этого отчаянного крика, выдавшего его настоящее имя в местах, где у него не было имени. В какой-то безумный миг он поверил, что это был голос его матери, полный тоски и страха за него.
Ночь взорвалась сумятицей звуков и движений. Лошадь Себастьяна дернулась, сопротивляясь натяжению удил. Воспользовавшись его замешательством, кучер размахнулся своим кнутом и ударил Себастьяна в живот. Его пистолет разрядился вспышкой огня, наполнив воздух резким запахом пороха, когда Себастьян, не ожидая такого яростного отпора, свалился с лошади. Он тяжело упал на дорогу, лодыжка подвернулась, угрожающе хрустнув. Безумное визжание женщины в карете не прекращалось. В какой-то момент Себастьян даже пожалел о том, что не пристрелил ее.
Все произошло в считанные секунды. Лошади его спутников сорвались с места, вспенивая копытами жидкую грязь на дороге, и растворились в ночи вместе со своими всадниками в развевающихся черных плащах и масках. Рука кучера в перчатке поднялась. Себастьян застыл, ожидая смертельного удара кнутом. Но кучер хлестнул лошадей, приводя упряжку в движение. Карета помчалась прочь, стремительно набирая скорость и бешено раскачиваясь на раскисшей от дождя дороге.
И вновь тишину ночи нарушал только шелест дождя и отдаленные раскаты грома.
Себастьян беспомощно лежал на дороге. Дождь стекал по лицу, жидкая грязь проникала сквозь складки плаща, неприятно холодя тело. Неужели это мать звала его по имени? Он закрыл глаза, вспоминая ее мелодичную французскую речь, чувствуя нежное прикосновение ее ладоней к своему пылающему лбу.
Восстановив дыхание, Себастьян слегка пошевелился и ощутил пульсирующую боль в лодыжке. Какой же он дурак! Это, должно быть, отец позвал его. Он зажмурил глаза и закусил губу, отчаянно пытаясь сдержать стон, когда волна боли прокатилась вверх по ноге. Гортанный картавый рокот шотландского горца, принадлежавший его отцу, загремел у него в ушах: «Себастьян» – глупое имя для глупого мальчишки!» Он вздрогнул, ожидая удара заляпанного грязью сапога по лодыжке.
Себастьян открыл глаза, возвращаясь из нерадостного прошлого в такую же безрадостную и
