Постоял, вглядываясь в сумерки, стараясь привести мысли в порядок.
– Так, ладно, – сказал он.
В животе что-то задергалось. Нет, неладно – он это знал.
Повернулся, решительно пошел в дом, отыскал фонарик и двинулся по грунтовой дороге к пожарной башне. Чувствовал себя ненадежно, плыл и проскальзывал.
В голове сменялись картины бедствий. Неудачное падение. Разрыв связки, перелом. У Кэти, конечно, есть голова на плечах, но она ни черта не знает про эту глушь. Горожанка до мозга костей. У них даже шутка такая была: она, мол, без ума от природы, но не понимает, зачем ее устроили под открытым небом. Кэти вся состояла из противоположностей. Одно с другим никак не сходилось. Она любила утренние прогулки, уединение и свежий воздух, но даже в эти минуты природа была для нее чем-то вроде торгового центра с деревьями в кадках и высоченной стеклянной крышей.
И как бы это не обернулось бедой.
Он шел быстро, порой припускал бегом, понимая, что очень скоро настанет кромешная тьма.
Минут через десять дорога повернула на запад и нырнула в неглубокую лощину. Влево ответвлялась лесная тропа к пожарной башне. Уэйд остановился, включил фонарик, стал вглядываться в высокую траву и густой кустарник. Попробовал пройти немного по тропе, светя себе фонариком. А что, тянет, подумал он. Смело вперед, к башне. Да нет, какой из него следопыт. Тропа уходила в мрачные заросли, густые и спутанные, и на расстоянии нескольких шагов терялась в них совсем. Ничто не существовало отдельно, все смешивалось со всем прочим – деревья, кусты, небо, – и уже он почти заблудился.
Он вернулся на дорогу, выключил фонарик. Ему показалось, он слышит знакомое дыхание, близкое и отдаленное в одно и то же время.
– Кэт? – позвал он.
Внимательно вслушался, покачал головой.
В этот вот миг, рассудил он, она уже дома. И без всяких вероятностей. Наверняка.
Мысль его успокоила. Для очистки совести он прошел по дороге еще с четверть мили, время от времени кидая пятно желтого света в чащу по одну или другую сторону. У старого железного моста через ручей Тайн-Крик он остановился и дважды выкрикнул ее имя – сначала не в полную силу, потом громче, – но ничего не услышал, кроме близко-далекого дыхания во тьме.
Не дрейфь, подумал он.
Двинулся по дороге назад.
Когда добрался до дома, было начало восьмою. Он проверил все комнаты, хотя уже было ясно, что ее нет, потом наполнил стакан и вышел на веранду. Вечер был скучный и обыкновенный. Хлюпающие у причала волны, несколько унылых гагар. Можно подумать, пошла попросить что-нибудь у соседки. Только вот соседок никаких тут нет. Миля до ближайшего жилья, еще восемь до ближайшей асфальтированной дороги. Он посмотрел на лодочный сарай, потом на небо, потом опять на сарай. Подумал, не позвонить ли кому-нибудь – Клоду Расмуссену, например, – но решил, что это все же излишне. В любую секунду она может весело прискакать по дороге.
Он это прямо-таки видел.
Совершенно отчетливо.
Иначе и быть не могло.
В девять он принял горячий душ. В десять тридцать прикончил водку и переключился на ром. Чуть после полуночи к горлу комом подкатила тошнота, а с нею и страх, и тут только он впервые догадался, что, скорее всего, произошло.
Опять отыскал фонарик и спустился к лодочному сараю.
Не пьян, сказал он себе.
Чуть нетверд на ноги, это да, но голова ясная. Уже больше часа он следил, как возникает эта картинка, словно кто-то там медленно наводит на резкость и проступают очертания лодочного сарая. Каменный фундамент, стены из рубероида, просевшая крыша. Широкая двустворчатая дверь в сторону озера.
Торопиться было незачем. Всё очевидно. Он точно знал, что там увидит.
Над берегом уже висел вечерний туман, идти было скользко и мокро, как по болоту, и Уэйд спускался осторожно, боясь оступиться. Он мысленно перебирал успокаивающие доводы. Она в состоянии о себе позаботиться. Хорошо плавает, выносливая. И он ее любит. Это был главный довод: при такой любви с ними ничего страшного случиться не может.
Он кивнул сам себе.
Свет фонарика пробивал перед ним во мраке бледные туннели. С озера порывами налетал ветер; в ночи раздавались бесчисленные хлопки, плески, сшибки. Странным образом, ему хотелось плакать, но не плакалось.
У сарая Уэйд остановился, чтобы собраться. Дверь была приоткрыта. Правая створка, висевшая на одной верхней петле, слегка раскачивалась от ветра; ржавая петля издавала тихий мелодичный звук.
Страха уже никакого не было. Было знание.
Он распахнул дверь, шагнул внутрь, метнул световой круг вдоль земляного пола. Всё как он думал. Лодки, разумеется, не было. Не было и подвесного мотора, канистры с бензином, оранжевого спасательного жилета и фибергласовых весел.
Уэйд стал обдумывать положение. Шестнадцать лет они женаты, почти семнадцать, и вот это мощное, властное знание, что жизнь его отныне пойдет совсем другой колеей.
Он вышел из сарая, закрыл за собой дверь.
– Ну вот так, – произнес он, как бы подводя итог.
