чекист из подъезда вышел,
20 'Комиссар!!' – шепнул, увидев наган,
мальчишка один,
юркий и скользкий,
а у самого
на Лубянской одна нога,
а другая –
на Никольской.
Чекист по делам на Ильинку шел,
совсем не в тот
и не из того отдела, –
30 весь день гонял,
устал как вол.
И вообще –
какое ему до этого дело?!
Мальчишка
с перепугу
в часовню шасть.
Конспиративно закрестились папиросники.
Набились,
аж яблоку негде упасть!
40 Возрадовались святители,
апостолы
и постники.
Дивится Пантел_е_ймон:
– Уверовали в бога! –
Дивится чекист:
– Что они,
очумели?! –
Дивятся мальчишки:
– Унесли, мол, ноги! –
50 Наудивлялись все,
аж успокоились еле.
И вновь по-старому.
В часовне тихо.
Чекист по улицам гоняет лих.
Черт его знает какая неразбериха!
А сколько их,
таких неразберих?!
[1921]
ДВА НЕ СОВСЕМ ОБЫЧНЫХ СЛУЧАЯ
Ежедневно
как вол жуя,
стараясь за строчки драть, –
я
не стану писать про Поволжье:
про ЭТО –
страшно врать.
Но я голодал,
и тысяч лучше я
10 знаю проклятое слово – 'голодные!'
Вот два,
не совсем обычные, случая,
на ненависть к голоду самые годные.
Первый. –
Кто из петербуржцев
забудет 18-й год?!
Над дохлым лошадьем вороны кружатся.
Лошадь за лошадью падает на лед.
Заколачиваются улицы ровные.
20 Хвостом виляя,
на перекрестках
собаки дрессированные
просили милостыню, визжа и лая.
Газетам писать не хватало духу –
но это ж передавалось изустно:
старик
удушил
жену-старуху
и ел частями,
30 Злился –
невкусно.
Слухи такие
и мрущим от голода,
и сытым сумели глотки свесть.
Из каждой поры огромного города
росло ненасытное желание есть.
От слухов и голода двигаясь еле,
раз
сам я,
40 с голодной тоской,
остановился у витрины Эйлерса –
цветочный магазин на углу Морской.
Малы – аж не видно! – цветочные точки,
нули ж у цен
необъятны длиною!
По булке должно быть в любом лепесточке.
И вдруг,
