ее идеалов с наличной буржуазной действительностью. В поэме эта двойственность разрешается созданием образа 'положительно прекрасного человека' – лирического героя и утверждением искусства как непосредственно революционного действия ('Как вы смеете называться поэтом / и, серенький, чирикать, как перепел! / Сегодня / надо / кастетом / кроиться миру в черепе!'). В лирическом герое 'Облака' не только своеобразно сочетаются основные типы авторского сознания ранней поэтической системы М., но и фокусируется концепция 'нового человека', которую в каждую новую эпоху выдвигает вновь формирующаяся прогрессивная социальная группа.
'Тринадцатым апостолом' считал героя 'Облака' М., так же первоначально называлась поэма, однако заглавие это не было пропущено цензурой. Ярко выраженная жертвенность, индивидуализм лирического 'я' оказывается верностью интересам новой духовной общности – пролетариату. В ходе русской революции 1905 г. Горький писал: 'Коллективная психология в наши дни должна быть наиболее интересна и близка всякому мыслящему человеку'. Главную роль в становлении этой психологии играла, по мнению писателя, 'историческая и политическая юность русского народа, русского пролетариата'. И хотя развязка поэмы не содержит какого-либо традиционного разрешения коллизии, поскольку все главные мотивы конфликта – буржуазная мораль, строй, искусство, религия – сохраняют пока свое господство, герой 'Облака' в финале полон оптимистического ощущения своей силы, красоты, молодости: 'Эй, вы! / Небо! / Снимите шляпу! / Я иду!..', 'Мир огромив мощью голоса, / иду – красивый, / двадцатидвухлетний'. Мотив дороги, возникающий в прологе и заключительных строках 'Облака', связывает индивидуальную судьбу героя с широким мировым пространством и бесконечно углубляет перспективу произведения. Мироздание не представляется больше М. царством абсурда и хаоса, залог разрешения мучительного противоречия между буржуазной действительностью и революционным грядущим – в высочайшем напряжении духа лирического героя поэмы, мужественной воле его исторического предвидения и пророчества, эмоциональном предощущении в себе гармонии и гуманности грядущей жизни. 'Ему действительно надо было 'мир огромить мощью голоса',- пишет о М. Л.
Тимофеев.- Его стих действительно должен был стать криком, превращенным в определенную эстетическую, художественно функционирующую категорию'. Уже в 'Облаке' проявляются основы тех новых принципов стиха, которые сделали поэзию М. новаторским явлением и в области формы. М. освободил стих от обязательных канонов размера, акцентируя смысловую ударность и усиливая внимание к содержанию неожиданной рифмовкой. Он не только ввел в язык поэмы 'корявый говор миллионов', но и сдвинул слово с мертвой точки вписывания, доведя до предела его эмоциональную емкость.
В течение осени – зимы 1915 г. М. работал над новой поэмой 'Флейта-позвоночник', продолжившей, вслед за 'Облаком', трактовку любви как знамени и знамения нового мира и человека. В октябре 1915 г. М. был призван на военную службу. 'Теперь идти на фронт не хочу,- напишет он в автобиографии.- Притворился чертежником.
Ночью учусь у какого-то инженера чертить…' В этом же году М. знакомится с Горьким, читает ему главы 'Облака в штанах', глубоко потрясшие писателя. Чтение это состоялось в июле 1915 г. на даче Горького в Мустамяках, под Петроградом. С возникновения в 1915 г. горьковской 'Летописи' все внимание М. привлечено к этому журналу. Сотрудничество в 'Летописи', встречи, беседы с Горьким во многом определили направление идейного и художественного развития М. в предреволюционные годы, непосредственно сказались в его работе над двумя большими поэмами – 'Война и мир', 'Человек'. В 1916 г. издательство 'Парус', руководимое Горьким, издало первый сборник стихов М. 'Простое как мычание', а в 1917 г.- поэму 'Война и мир'.
События первой империалистической войны, невиданный, поистине мировой масштаб всеобщего страдания сделали для М. проблему 'вой-‹ ны и мира' частью проблемы 'человек и вселенная'. Человек, мыслящий и чувствующий в масштабах вселенной, и вселенная, сопереживающая каждому движению сердца человека,- таков характер поэтического преломления М. традиционной проблематики личности и среды, вобравший в себя высочайшее духовное стремление человечества к обретению своей подлинной, 'природной' сути, своего истинного места и предназначения в мироздании. Уже в первых стихотворения* М. о войне определился характерный для всего его последующего творчества ракурс планеты-организма. В поэме 'Война и мир' все сущее – живые соучастники 'кровавых игр', где государства – гладиаторы, земля – арена, вселенная – зритель. И вновь оптимистическую, как и в 'Облаке',- несмотря ни на что – тональность 'Войны и мира' определяет ощущение исконно-братского состояния мира, объединяющего человечество для больших и гуманных целей. По воспоминаниям современников, М. испытывал в эти годы сильное влияние идей русского мыслителя Н. Федорова, предвещавшего начало космической эры, 'восстановление родства' земли и космоса. Предчувствие грядущих революционных потрясений вселяло уверенность в скором осуществлении этих предсказаний, и хотя картина, нарисованная поэтом в IV части поэмы, явно идиллична, М. верно предугадал генеральную линию мирового развития, неуклонно влекущую человечество к гармоничной целостности бытия.
Моральный образ будущего, существующий в психологии поэта, обусловил его уверенность в том, что человек 'свободный, / ору о ком я, /…придет он, / верьте мне, / верьте!'.
Это пророчество, уверенно звучащее в заключительных строках 'Войны и мира', сталкивается с, казалось бы, прямо противоположной концепцией поэмы 'Человек', над которой М. работал накануне падения самодержавия, в 1916 – нач. 1917 г.
Поэма эта обозначила своеобразный предел мировоззренческой эволюции раннего М., глубоко неудовлетворенного буржуазным характером Февральской революции. Человек – 'свободный', 'настоящий', предсказываемый в дооктябрьском творчестве М., приходит на Землю, но она, 'окаянная', 'логово банкиров, вельможей и дожей', оковывает его, противопоставляя 'океану любви' 'золотоворот' денег. Страстно сопротивляющийся и страдающий герой поэмы оказывается не в состоянии изменить законы бытия: 'Встрясывают революции царств тельца, / меняет погонщиков человечий табун, / но тебя, / некоронованного сердец владельца, / ни один не трогает бунт!' Неразрешим мое в границах буржуазного строя противоречие между духовной свободой, неотделимой от сущности человека, и его порабощенностью в реальной действительности, породило специфическую мифологизацию идейно-художественной концепции 'Человека'. Помещая лирического героя поэмы – Маяковского – в центр евангельской легенды, поэт трансформирует религиозную теоцентрическую модель мира в антропоцентрическую и философски обобщает историю всего-человечества. В самом конце поэмы строки, характерно озаглавленные 'Последнее', пронизаны: ощущением неизбежного, близкого краха старого' мира. Человек вновь, как и в 'Облаке в штанах', выходит на просторы вселенной, откуда ясно видно, что 'Тысячью церквей / подо мной / затянул и тянет мир: / 'Со святыми упокой!'.;
Весной 1917 г. в 'Новой жизни', газете, организованной Горьким, М. напечатал поэтохронику 'Революция', затем 'Сказочку о Красной Шапочке', разоблачавшую кадетов, памфлет 'К ответу' и в августе III часть поэмы 'Война и мир'. На этом сотрудничество М. в газете, политическая позиция которой становилась все более чуждой ему, закончилось. В сентябре М. выступает в Москве в Политехническом музее с докладом 'Большевики искусства', название которого прямо говорило об ориентации поэта в периоде подготовки Октябрьской революции. Вернувшись в Петроград, М. пишет двустишие 'Ешь ананасы, рябчиков жуй, / день твой последний приходит, буржуй', ставшее его любимейшим стихом, поскольку, по свидетельству петроградских газет первых дней Октября, напевая эти строки, матросы шли на штурм Зимнего.
Характер творчества М. после Октябрьской революции определяют его слова: 'Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось'. В эти годы М. стремится дать '…героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи'.
Агитатор, лирик, трибун, он работает в 'Окнах РОСТА', создает поэмы '150 000 000',
'Люблю', 'Про это', 'Владимир Ильич Ленин', 'Хорошо!', 'Во весь голос', пьесы 'Мистерия-буфф',
'Клоп', 'Баня'. В послереволюционный период М. утверждает поэзию нового типа, сочетающую широчайший социально-исторический, философский, нравственный ракурс художественного познания мира с
