прислушилась. Там кто-то двигался.
– Эй, Мелвин, – крикнула я. – Откройте.
– Уходите, – сказал Мелвин сквозь дверь. – Я плохо себя чувствую. Уходите.
– Это Стефани Плам, – сказала я. – Мне нужно с вами поговорить.
Дверь открылась, и выглянул Мелвин. Нечесаные волосы, красные глаза.
– Вы должны были этим утром появиться в суде, – напомнила я.
– Я не смог. Я болен.
– Надо было позвонить Винни.
– Ой, об этом я не подумал.
Я принюхалась.
– Вы пили?
Он слегка покачался на каблуках и ухмыльнулся.
– Нет.
– От вас пахнет, как от лекарства от кашля.
– Вишневый шнапс. Кто-то подарил мне его на Рождество.
О, черт! Я не могу тащить его в участок в таком виде. Надо, чтобы он протрезвел.
– Я в порядке. Вот только ног не чувствую. – Он глянул вниз. – Минуту назад чувствовал.
Я вытащила его из квартиры, закрыла дверь и пошла впереди него по расшатанным ступенькам, чтобы он не сломал шею, если вздумает свалиться. Я засунула его в свою «Хонду» и застегнула ремень безопасности. Он так и повис на этом ремне, рот открыт, глаза остекленевшие. Я довезла его до дома моих родителей и почти волоком втащила в дверь.
– Гости, как мило. – Бабушка Мазур помогла мне втащить его на кухню.
Мать гладила и напевала что-то невнятное.
– Никогда не слышала, чтобы она так пела, – сказала я бабушке.
– Она это делает целый день, – сообщила бабуля. – Я уже начинаю беспокоиться. И она целый час гладит одну и ту же рубашку.
Я усадила Мелвина за стол, налила ему черного кофе и дала бутерброд с ветчиной.
– Мам? – спросила я. – Ты в порядке?
– Да, конечно. Видишь, я глажу, дорогая.
Мелвин перевел глаза на бабушку.
– Знаете, что я сделал? Я помочился на свадебный торт моей бывшей жены. Нассал на всю глазурь. При всех гостях.
– Могло быть и хуже, – заметила бабушка. – Вы могли бы и кучу наложить на площадке для танцев.
– А вы знаете, что происходит, если вы писаете на глазурь? Она тает, стекает по краям.
– А как насчет маленьких жениха и невесты сверху? – поинтересовалась бабушка. – Вы и на них написали?
Мелвин покачал головой.
– Не смог дотянуться. Достал только до нижнего яруса. – Он положил голову на стол. – Не могу поверить, что я так себя опозорил.
– Может, если вы потренируетесь, то в следующий раз достанете и до верхнего яруса, – обнадежила его бабушка.
– Я никогда больше не пойду ни на какую свадьбу, – сказал Мелвин. – Жаль, что я не умер. Может, мне стоит убить себя.
В кухню вошла Валери с корзиной высушенного белья.
– В чем дело?
– Я написал на торт, – сказал Мелвин. – Так опозориться. – И он упал в обморок, плюхнувшись лицом прямо на бутерброд.
– В таком виде я не могу его везти, – сказала я.
– Он может проспаться на диване, – предложила мама, ставя утюг. – Каждая берите его за руки, за ноги, и потащим.
Зигги и Бенни ждали меня на стоянке около дома.
– Мы слышали, ты хотела заключить сделку, – сказал Зигги.
– Ага. Лунатик у вас?
– Не совсем так.
– Тогда никакой сделки не получится.
