И тотчас рассмотрел в старшей женщине Хэйко – какой ее сделали бы годы и тяжкая жизнь изгоев; сходство было смутным, но несомненным. Молодая женщина явно приходилась ей дочерью. Ее юное миловидное лицо казалось грубым подобием той утонченной красоты, к которой так привык Гэндзи. Храбрый молодой мужчина с цепом, должно быть, являлся ее мужем, а младенец – их ребенком. Мать, сестра, племянник и зять Хэйко. И отец – на полу. Гэндзи уже знал, что где-то среди этой бойни обнаружатся еще и два ее брата.
– Господин… – снова повторил Таро.
– Не впускай больше никого в эту хижину, – распорядился Гэндзи.
– Слушаюсь, господин, – отозвался Таро.
Гэндзи услышал, как он вышел наружу.
– Можешь присоединиться к нему, – сказал Гэндзи.
– Я не оставлю вас одного, – ответил Хидё.
– Иди, – повторил Гэндзи.
Он не желал, чтобы Хидё стал свидетелем его преступления. Он предпочитал нести свой вечный позор в одиночку.
– Я не могу, господин, – сказал Хидё и одним внезапным движением зарубил юношу.
Прежде чем Гэндзи успел хотя бы шелохнуться, клинок Хидё молниеносным ударом обрушился на женщин и затем, задержавшись лишь на миг, перерезал горло малышу.
– Таро! – позвал Хидё.
Таро шагнул через порог.
– Да?
– Приведи князю Гэндзи его коня и поезжай вместе с ним к месту сбора. А я закончу тут все и приведу остальных.
– Будет исполнено, – поклонился Таро.
– Нет.
Гэндзи стоял и смотрел, как Хидё рыщет среди трупов, вглядываясь в лица. Он указал на двух убитых мужчин. Гэндзи понял, что это, должно быть, братья Хэйко. Их тела оттащили в хижину, которую только что покинул Гэндзи, и подожгли. И лишь после того, как все убитые были пересчитаны, а деревня – предана огню, они уселись на коней и уехали.
Стала ли вина Гэндзи меньше оттого, что Хидё помешал ему собственноручно совершить убийство? Нет. Меч принадлежал Хидё, а намерения – Гэндзи. И чего же он добился? Живые доказательства уничтожены. Правда, это еще не гарантирует того, что тайна Хэйко навеки останется тайной. Ее могли знать другие люди, в других деревнях. Обойтись без убийства семьи было невозможно, но он не может перерезать столько народу, сколько нужно, чтобы навеки похоронить правду, – даже если под его мечом падет половина страны. До тех пор, пока Хэйко остается в Японии, ей угрожает опасность. Значит, она должна уехать. Правда не настигнет ее на другом берегу океана, а если и настигнет, это не будет иметь ни малейшего значения.
В Америке даже о самой Японии мало кто слышал – и уж вряд ли там хоть кто-нибудь знает об эта.
Гэндзи не отрицал, что ему будет не хватать Хэйко. Эмилия не могла понять, что выражает его лицо. Князь, конечно же, улыбался обычной своей небрежной улыбкой. Но что отражалось в его глазах? Печаль? Кажется, да.
Эмилия ощутила укол… чего? Неужто ревности? Здесь, в Японии, Хэйко была ее лучшим другом. Настоящим другом. И Эмилия знала, что тоже будет очень скучать по Хэйко. Но она понимала: останься Хэйко здесь, это еще больше усложнило бы ее и без того запутанные чувства. Даже простая, незамысловатая любовь – такая, как у Хидё с Ханако, – нелегка. А насколько же тяжелее все становится, если две женщины любят одного мужчину и при этом их самих связывает крепкая дружба… Нет, в их отношениях не было ни капли соперничества. Да и вряд ли Гэндзи или Хэйко знали о чувствах Эмилии. Здесь это никому бы и в голову не пришло. Ведь она – чужеземка, уродина, на которую и взглянуть-то без содрогания трудно. В нее никто не влюбится. Но сама она вольна отдать свое сердце, даже если об этом никто и не узнает. И этого довольно. Довольно ли? Или ей все-таки хочется, чтобы ее снова стали считать красавицей, как это было в Америке? Иногда Эмилии казалось, что она и вправду согласилась бы на это, несмотря на всю боль, сопряженную с проклятием красоты, – лишь бы только Гэндзи тоже думал, что она хороша собой.
– Ну откуда вы можете знать? – спросила Эмилия. – Счастье выпадает далеко не каждому.
– Просто мне так кажется.
– Кажется… Надеюсь, вы не станете утверждать, будто вам был сон касательно ее счастья?
– Нет. Я не буду больше видеть снов, во всяком случае тех, которые вы имеете в виду.
– В самом деле? – нетерпеливо спросила Эмилия.
Если Гэндзи и вправду отказался от претензий на пророческий дар, значит, он сделал шаг навстречу спасению!
– Ну, разве что еще один, – сказал Гэндзи. – Можно? Вы разрешите?
Эмилия нахмурилась и отвела взгляд.
– Это совершенно никак не зависит от моего разрешения, князь Гэндзи, и вы сами прекрасно это понимаете. И пожалуйста, прекратите улыбаться. Я не нахожу в богохульстве ничего смешного.
Улыбаться Гэндзи не перестал. Но зато умолк, и через минуту Эмилия пожалела, что говорила с ним столь резко. Да, он до боли несерьезно относился к вопросам религии. Если все покровители христианства в Японии будут таким, как он, Истинное слово в самом ближайшем времени превратится в еще одну секту наподобие буддийских или синтоистских и не будет отличаться от них ничем, кроме внешних ритуалов. Это
