тоже стратегия.
– Дзимбо – не настоящее твое имя, – сказал Гэндзи.
– А что такое – настоящее имя? – отозвался Дзимбо.
Гэндзи расхохотался:
– Ты – чужеземец. Однако же ты обрил голову, надел залатанную рясу дзэнского монаха и разговариваешь загадками, в точности как говорил старый настоятель Дзэнгэн. Это он научил тебя говорить по-японски?
– Нет, мой господин. Настоятель Дзэнгэн спас меня во время эпидемии холеры. А деревенские дети, ухаживавшие за мной, пока я выздоравливал, научили меня слушать и говорить.
– Как неожиданно! Я уверен, что никто из них не знает ни единого иероглифа.
– И я не знаю, мой господин.
– В таком случае твои способности к языкам выглядят еще более поразительными. Никто из нас, прожив год в американской деревне, среди неграмотных крестьян, не выучил бы ваш язык и вполовину так хорошо, как ты выучил наш.
– Благодарю вас, господин, от лица моих учителей. Это им по праву принадлежат все ваши похвалы.
Ткань шатра на миг затрепетала под легким порывом ветра. Гэндзи взглянул на бледное зимнее небо. Уже начало смеркаться. Прежде чем закончится час барана, они смогут выступить в обратный путь. Они доберутся к границе к тому моменту, как стемнеет, и пересекут враждебную им провинцию Ёсино ночью. В том имелось одно явное преимущество: ночью куда меньше шансов напороться на вражеский отряд. Хватит с него одной бессмысленной бойни.
– Когда ты приехал в Японию, – сказал Гэндзи, – ты был христианским миссионером. Теперь ты дзэнский монах. Тогда ты называл себя Джеймсом Боханноном. Теперь ты говоришь, что ты – Дзимбо. Скажи, а как ты называл себя до того, как стал Джеймсом Боханноном?
– Итан Круз, – ответил Дзимбо.
– А до того?
– До того я был просто Итан.
– Полагаю, эта смена имен никак не связана с христианской религией?
– Совершенно верно, мой господин.
– И с дзэном тоже.
– И это верно, мой господин.
– Тогда с чем же это связано?
Прежде чем ответить, Дзимбо опустил взгляд и сделал медленный глубокий вдох, прогоняя энергию через тандэн, центр сосредоточения. С выдохом он изгнал из себя страх, ненависть и страсти.
– Я бежал.
– От кого?
– От себя.
– Нелегкая затея, – сказал Гэндзи. – Многие пытались убежать от себя. Но никто из тех, кого я знал, не преуспел. А тебе это удалось?
– Да, мой господин, – ответил Дзимбо. – Удалось.
Он не в первый раз отправлялся в путь вместе с Томом, Пеком и Хэйлоу. Они были достаточно представительны на вид и никогда не создавали проблем. Но Итан не любил их, поскольку не доверял им. Он унаследовал эту привычку от старика. Привычка была хорошая, особенно для человека его ремесла. А промышлял Итан грабежами, кражами и угоном скота.
«Доверять нельзя никому и никогда, – говорил старый Круз. – Неважно, каким умником ты себя считаешь. Неважно, насколько тебе кто-то понравился. Никогда не забывай держать ухо востро. А то ведь во всех этих теплых чувствах есть что-то такое, отчего теряешь бдительность. Уж не знаю, в чем тут дело. Но только стоит тебе проникнуться теплыми чувствами к человеку, которому ты не доверяешь, и вскорости ты просыпаешься ночью оттого, что тебе раскроили череп топором. И тебе остается винить за все лишь собственное слюнтяйство».
Итан сильно подозревал, что Круз исходил из собственного опыта, поскольку у старика на затылке красовалась вмятина, оставленная топором, и поверх этого шрама волосы не росли.
«Это очень плохо – влюбляться в тех, кто не заслуживает доверия, – говорил Круз. – Да, парень, я о женщинах. И нечего мне тут кивать и соглашаться. Я точно знаю, что все равно ты в это вляпаешься. Все мы вляпываемся. А знаешь почему? Да потому, что нет на свете женщины, заслуживающей доверия. Все они, все до единой – лживые, вероломные шлюхи».
Несомненно, на эти воззрения повлияло еще и общество, в котором вращался Круз. В конце концов, сутенер проводит большую часть времени среди шлюх, а ложь, жульничество и вероломство – обычные уловки любой шлюхи. Так-то.
Итан так никогда и не узнал, кому Круз был обязан тем ударом топора, мужчине или женщине. Но он предполагал, что если в это дело и была замешана женщина, то без мужчины тоже не обошлось. Обычное дело. А Круз сваливал на рану свои приступы головокружения и дурноты, вспышки бешеной ярости, провалы в памяти и тягу к спиртному.
«Даже и не помню, как это вышло, – говорил Круз. – Голова зажила, но кость так и осталась вдавленной. Вот она теперь и давит мне на мозги. Напоминает, чтобы я больше никогда в жизни не привязывался к тому, кому нельзя доверять. Эй, малый, ты меня слышишь? Я по большей части имею в виду женщин, но за мужчинами тоже нужен глаз да глаз, особенно когда в дело замешаны женщины и деньги. И
