службе, а Алиса, которая так ему помогала достичь успеха, сидела теперь целыми днями одна, и то прикладывалась к «Дюбонне», то пила валиум. А Маттисоны хоть и не были разведены, но муж Кэрол уехал в какую-то свободную коммуну в западном Массачусетсе, а сама Кэрол жила с полицейским сержантом, жена и пятеро детей которого находились совсем рядом, в Пелхэме.
Только две пары из тех, кто присутствовал на том субботнем вечере, не были разведены, но и эти женщины неоднократно говорили Элен о том, что завидуют ее энергии и ее фирме, так как жизнь Элен была полной, интересной, насыщенной. И только, когда Элен жаловалась им, что безумно беспокоится о детях, которых приходилось оставлять одних – они еще были маленькими, – эти женщины немного успокаивались: и в успехе Элен были темные стороны. Их зависть немного утихала.
Элен убеждала себя, что никому не завидует. Но это была неправда – она завидовала влюбленным.
Когда-то Элен считала, что знает все о любви. Теперь она поняла, что не знает ничего. Ни одно из старых определений не подходило, а новые не появились.
– Интересно, неужели я больше никогда не влюблюсь ни в кого? – спрашивала себя Элен.
Какой могла бы быть эта любовь? Сотрудничество и совместная работа, радость и волнение, страсть и привязанность, и это ощущение – «вдвоем против всех» – неужели это и есть любовь?
Сначала Лью и не думал о любви. Он думал о чуде.
Первое чудо – это похвала Макса.
– Ты чертовски здорово поработал в «Декоре», – говорил он Лью. – Все, что ты сделал – правильно.
Макс был счастлив – Джоанна была с ним, его новое увлечение недвижимостью приносило ему огромные барыши. Теперь он не боялся соперничества сына, Макс убеждал себя, что Лью преуспевает в «Декоре», потому что он делает все то же самое, что бы Макс сделал сам, будь у него свободное время. Макс честно признался себе, что не чувствует конкуренции Лью, потому что «Декор» был маленькой частичкой в империи Макса. «Детские забавы», – думал он. Но это было не так.
Рини стала проявлять к Лью больше внимания – он казался ей еще красивее, мужественнее, чем прежде. Лью просто излучал уверенность, привлекательность, какой-то магнетизм – он стал для нее неожиданно больше любовником, чем мужем.
– С каждым годом ты становишься все привлекательнее, Лью, – говорила ему жена. – Давай уедем куда-нибудь на уик-энд. Вдвоем…
Большую уверенность придавало ему и то, что каждое его решение оказывалось точным. Компания «Конкорд» выбрала ткани фирмы «Эйлберг» для внутренней отделки салона. Уильям Магадо получил почетную премию от Американского института архитектуры за новый дизайн конторской мебели «Консо». Все отделения «Декора» процветали и приносили прибыль, включая «А Ля Карт».
– Мы получили двенадцать процентов дохода от наших инвестиций в «А Ля Карт», – сказал Лью Элен осенью шестьдесят девятого, как раз тогда, когда Дик Бартон подарил Лиз Тейлор бриллиант в шестьдесят девять карат. – И такая прибыль даже после выплаты займа. Ты должна гордиться собой. Я, например, горжусь.
– Я бы никогда не справилась с этим без тебя, – сказала Элен.
Лью оказался прав – кухня обошлась ей больше чем в двадцать тысяч долларов. Кухонное оборудование, уникальные подносы и посуда, дополнительные работники стоили намного больше, чем она могла бы себе позволить. Без его поддержки она ни за что не стала бы рисковать. Его бьющая через край энергия и воображение были неоценимой помощью.
– Я бы хотел, чтобы мы… – Лью вдруг замолчал. Он как будто заново увидел ее привлекательность, которую не испортил никакой успех, почувствовал, как электрический ток пробежал между ними, понял, что именно она освободила его от сомнений и страхов. Ее шелковистые волосы с медным оттенком, прекрасные голубовато-зеленые миндалевидные глаза – все ее очарование просто сводило его с ума.
– Мы – что? – Элен хотела, чтобы он продолжил фразу, зная, что теперь она не скажет «нет».
– Чтобы мы остались одни, – сказал Лью. – Где-нибудь, вдвоем.
«Где-нибудь» оказалось комнатой в Карлайле, остальное не имело значения.
– Мне никогда не приходилось бывать в таких местах, – сказала Элен, вдруг почувствовав робость, когда дверь закрылась и они остались вдвоем.
– Я тоже, – сказал Лью. Они долго смотрели друг на друга. Наконец, он подошел к ней.
– Я хочу тебя…
– Я тоже, – сказала Элен просто и протянула к нему руки.
В ту осень Элен расцвела, как расцветает природа весной. Все то, что было в ней скрыто, все, что было тайной даже для нее самой – вдруг возродилось к жизни и выплеснулось наружу. Родилась еще одна Элен – сексуальная, чувственная, чувствительная. Та Элен, которая всегда жила в глубине ее существа.
Секс с Филом был чудесен, но это был домашний секс, разрешенный, ограниченный браком и детьми. То, что было у нее с Уилсоном, казалось сначала приключением, но затем превратилось в домашнюю обязанность. Секс с Лью был тайным, украденным, диким, самозабвенным, глубоким, неограниченным, распутным. Раньше Элен не знала, что плоть не надо укрощать. Она не подозревала о том, что можно открыто просить ласк и бесстыдно отдавать их и что это было наслаждением. В этом и была ее женственность, она была прекрасна в своей любви.
До встречи с Лью Элен не подозревала, что каждая частица ее тела могла приносить столько наслаждения, отвечать на прикосновение возлюбленного, что ее кожа так остро воспринимала ласку, что ее рот был горячим и сладким, уши, пальцы ног, бедра, подмышки – все было источником невероятного наслаждения. До Лью Элен не знала, что только полная эротики жизнь и была настоящей, насыщенной, полнокровной жизнью.
Она не задумывалась о завтрашнем дне, об обязательствах, не стремилась угодить, так как одно ее существование было радостью для нее самой, для Лью. Лью чувствовал то же самое.
Опьяненные украденными часами и вечерами, редкими уик-эндами где-нибудь далеко в Монтоке, в
