этот долгий день.
– Я так редко тебя видела в последнее время. – Она кокетливо надула губки и прикрыла глаза, смакуя драгоценные мгновения уединения.
– Я был занят, – пробормотал он. Голова Джона покоилась на ее плече, его разморила ее нежность. – Ты такая приятная… – сказал он.
Ее пальцы снова погрузились в густые заросли его волос. Она чуть отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо.
– Я слышала, ты работаешь молотком и пилой целыми днями, Джон, – осторожно проговорила Лотти. – Когда ты собираешься рассказать мне, чем ты там занимаешься?
Повернув голову, Джон схватил зубами пуговицу на ее платье и начал трепать ее.
– А что ты мне дашь, если я раскрою свой секрет? – спросил он, поддразнивая ее.
Она взяла его за плечи и притянула к себе. Ее лицо уткнулось в шапку его волос.
– Все что захочешь, Джон, – прошептала она, – но вовсе не потому, что я хочу узнать твой секрет.
Он приподнялся, опершись на выпрямленные руки, и нахмурился в притворном негодовании:
– Я там работаю как проклятый уже столько дней, а теперь ты мне говоришь, что не хочешь знать, зачем?
Он потерся кончиком носа о ее нос, так, что лбы их соприкоснулись. Его слова, предназначенные только ей, были произнесены голосом, полным любви:
– Я возьму все, что ты мне предложишь… как только поправишься.
– Думаю, я уже достаточно здорова, если… – Она осеклась.
Он покачал головой:
– Нет, не искушай меня, дорогая. Я еще некоторое время побуду один в той кровати.
– Когда мы узнаем, что уже можно? – прошептала она.
Он закрыл глаза, зная, что она может покраснеть, смутиться от своей смелости.
– Доктор мне скажет, Лотти.
– Тогда у меня сейчас нет ничего взамен, правда? – Она прошептала эти слова, словно уговаривая его.
Джон любовался порозовевшими щеками и нежными губами, которые так искушали его.
– Будь осторожна, моя девочка, – предостерег он. – Есть вещи, которым тебя еще надо научить, и я могу приступить к этому хоть сегодня.
Ее улыбка была сияющей.
– Правда? – спросила она.
Как и было обещано, булочки с корицей оказались восхитительными; жареный цыпленок, ждавший на плите, хрустящим и еще теплым, как и зеленые бобы с луком и ветчиной.
С миской в руках Лотти смотрела на троицу, сидевшую за столом в другом конце комнаты.
– Может, вы сядете с ужином поближе ко мне? – проговорила она, задумчиво глядя на Джона.
– Ты так хочешь? – спросил он.
Она кивнула и сделала движение рукой, обозначая пространство вокруг кровати.
– Мы могли бы представить, что у нас пикник.
– Можно, дядя Джон? – вмешалась Сисси.
– Но какой же пикник в доме? – с сомнением в голосе спросил Томас.
– Все очень просто, – улыбнулась Лотти. – Нужно расстелить на полу одеяло и представить себе, что ты под деревом.
– У меня не очень хорошо с фантазией, – пробормотал Томас. Он вопросительно взглянул на дядю.
– Вот и настало самое время начать ее развивать, – сказал Джон, принимая игру, предложенную Лотти.
С миской в руках он встал из-за стола и сдернул одеяло с кровати. И тотчас же рядом с ним оказалась Сисси, горевшая желанием чем-нибудь помочь.
– Всем нам здесь найдется место! – пропела малышка, расправляя одеяло на полу. Она подбежала к столу за своей миской, а затем, вернувшись, уселась напротив Лотти.
Глаза Сисси светились, когда она обозревала свою семью. Взглянув на Джона, она сказала:
– Знаешь, дядя, на пикнике цыпленок намного вкуснее.
Томас, ухмыльнувшись, включился в игру:
– Кыш! Мухи! – закричал он, отгоняя воображаемых насекомых от своей тарелки. – Неужели это та самая старая вредная клуша, которая меня как-то клюнула, – пробормотал он, отрывая кусочек куриного мяса.
– Боюсь, она слишком жесткая, – со смехом сказала Лотти. – Наверное, это последний из весенних петушков, правда, Джон?
