удовольствием приняла от него в подарок пряничного человечка, рассчитывая на днях повидать Хестер и угостить девочку. Теперь ее визиты в работный дом были редкими – Камилла крутилась в таверне с утра до ночи, но все же раз в месяц ей удавалось забежать в работный дом. Из всех сирот заведения на Порридж- стрит ей больше всего нравилась семилетняя Хестер, с ее солнечной улыбкой и доверчивыми голубыми глазами.
Сидя здесь с Хестер, Камилла все еще находилась под впечатлением от пережитого кошмара. Хестер, жующая пряник, вдруг тревожно нахмурилась, глядя на нее.
– Что случилось, Щепка? У тебя испуганный вид.
– Тебе это показалось, Тыковка! – Камилла попыталась рассмеяться. – Чего мне бояться?!
– Но ты так странно выглядишь: бледная, и у тебя дрожат руки, – не унималась Хестер.
– Правда? – Камилла прикусила губу. Хестер права. Пальцы Камиллы были холодны как лед и дрожали, а сердце до сих пор колотилось от страха. А она-то надеялась, что здесь, в работном доме на Порридж- стрит, наконец-то почувствует себя в безопасности. – О, это пустяки, глупышка. Просто я всю дорогу сюда бежала – мне так хотелось побыстрее тебя увидеть! – Она выдавила из себя улыбку. – Как София? А у Тори прошел кашель?
Хестер вздохнула:
– Тори так и не стало лучше, Щепка. Из-за этого кашля она почти не могла дышать, а потом у нее начался жар и… – Голос ее замер. – Она умерла.
Господи милостивый! Нет. Ох, нет. Камилла почувствовала, как слезы подступили к горлу. Бедная малышка Тори! Она была такой худенькой, такой растерянной. И ей исполнилось всего девять лет. Сколько детей умерло в работном доме за годы, что она жила здесь? Двадцать? Тридцать? Те, которые заболевали, как правило, редко выздоравливали полностью. Слишком мало одеял и слишком много сквозняков, почти нет лекарств и скудная еда, а самое страшное – равнодушие. Но Тори, бедная Тори…
Камилла прижалась щекой к упругим мягким кудряшкам Хестер. Ее охватило сильное желание защитить девочку. Она должна найти способ заработать побольше денег, чтобы купить Хестер и другим детям несколько новых одеял. То, в которое завернулась малышка, было изношено почти до дыр. А ведь надвигается зима…
– Ох, чуть не забыла, – сонно пробормотала Хестер, прижавшись к плечу Камиллы, – сегодня приходил один человек, смешной француз, и он искал тебя.
Камилле показалось, что она ослышалась.
– Меня? О нет, Тыковка, этого не может быть. Ты, наверное, ошиблась.
– Нет, я не ошиблась. – В голосе девочки послышались упрямые нотки. – Он сказал, что ищет сироту, которой принадлежит талисман – золотой лев, точно такой, какой ты всегда носила.
Рука Камиллы невольно коснулась кулона, который висел на тонкой цепочке у нее на шее. Пальцы нащупали знакомые очертания величественного льва, размером не больше пуговицы.
– А миссис Тумбс сказала, – продолжала Хестер, – что никогда не видела такой девочки и такого талисмана. Она солгала, Щепка. Она знала, что ты всегда носила этот талисман. Однажды она пыталась отобрать его у тебя – помнишь, ты рассказывала мне, как она заперла тебя в погребе и не выпускала всю ночь?
Как она могла забыть? Это было одно из ее первых воспоминаний о работном доме. Миссис Тумбс пыталась отнять у нее талисман – последнее, что осталось у Камиллы от той жизни, которой она жила до гибели родителей. Он напоминал ей о худощавом человеке с добрым лицом, который был ее отцом, и об улыбчивой, миловидной женщине, которая была ее матерью.
В первые месяцы после смерти родителей ей было трудно вспоминать о них – такой острой и болезненной была тоска по ним. Только что она была любимой единственной дочерью эсквайра Эндрю Брента и его жены Матильды, в ней души не чаяли и баловали ее, к ней с уважением относились все в деревне, и вдруг она стала никем – нищей сиротой. Но у нее оставался этот талисман, который служил доказательством того, что когда-то ее любили, заботились о ней, что она жила в красивом каменном доме в деревне и у нее была собственная кровать с пуховой периной. Что мама целовала ее каждый вечер, укладывая в постель, а папа носил на плечах, когда ходил в деревню. У нее было семь разных платьев – по одному на каждый день недели, и она ела гусятину, и пирожные, и пирог с почками на обед и ужин гораздо чаще, чем картошку и овсянку.
Давным-давно она жила как принцесса, но не понимала и не ценила этого.
Неудивительно, что когда миссис Тумбс попыталась отнять у нее золотой кулончик, последнее воспоминание о прошлом, она стала кричать и драться, не желая расставаться со своим сокровищем. Тогда миссис Тумбс заперла ее в погребе. Ни один луч света не проникал к ней, по ногам бегали крысы, она дрожала от страха и холода, но не сдалась.
На следующее утро засов на двери отодвинули, и в погреб сверху хлынул поток света, ослепив Камиллу после долгих часов, проведенных во тьме.
– Вылезай и принимайся за работу, – услышала она сердитый голос миссис Тумбс. – Иначе не получишь ни завтрака, ни ужина. А свою дурацкую побрякушку можешь оставить себе!
И Камилла вышла из погреба торжествующая и с тех пор никогда не расставалась со своим золотым талисманом. Так почему же миссис Тумбс отрицала, что знает о нем… и о сироте, которой он принадлежит? И кто был тот француз, который спрашивал о талисмане?
– Ты уверена, что не придумала очередную свою историю, Хестер?
– Конечно, нет. Это правда, чистая правда. Спроси Энни, мы видели его собственными глазами!
Камилла поднялась на ноги.
– Это очень таинственная история, но одно я знаю точно: ты должна отдохнуть. Через несколько часов зазвонит утренний колокольчик, и ты будешь вылезать из постели, как сонная мышка. Пора возвращаться.
Хестер уже крепко спала, когда Камилла уложила девочку в ее кроватку. Несколько секунд она стояла и смотрела на мирно спящего ребенка. Правду ли говорила Хестер? Мужчина, француз, искал ее? Это очень
