торпеду, которая угрожает всему, что находится рядом, включая саму себя. От него веяло яростью, а по накачанным мускулам и бессмысленному взгляду угадывался человек, в течение долгих лет сидевший на больших дозах стероидов.
А ведь у меня в памяти еще свежа была картинка: маленький заплаканный мальчик в Ротхаугском жилом комплексе, которого мы с Эльзой Драгесунд забирали от матери июльским днем 1970-го. И меня вдруг осенило: а что, если это мы виноваты? Что, если это — результат двадцатипятилетнего вмешательства властей в его жизнь с целью сделать из него нового, лучшего человека или, по крайней мере, обеспечить ему место в обществе, чтобы мы с ним могли сосуществовать? Что, если это — единственное, чего мы смогли достичь, вершина нашего успеха?
— В какую хрень ты вляпался, Ян-малыш?
— Не называй меня так!
— Прошу прощения, но… Эти ребята — они по мою или по твою душу?
Внезапно один из парней, стоявших у черного автомобиля, крикнул:
— Эй, вы! Вам, кажется, сказали заткнуться!
Я подался вперед, туда, откуда доносился голос.
— А что, твою мать, тебя так смущает? Хочешь тоже поговорить? Подходи — будем сердечно рады!
Он дернул автоматом и наставил его мне в лицо:
— Заткнись, козел!
— Сам заткнись! — вступил Ян Эгиль. — Ты у меня на мушке! Двинешься хоть на сантиметр — и ты мертвец!
На какое-то мгновение все застыли, как на стоп-кадре, и я приготовился было к самому плохому, но тут ситуация разом изменилась. Мы услышали гул мотора — к нам приближался еще один автомобиль. По извилистой дорожке, которая, видимо, шла от ворот, подъезжал большой черный 'мерседес', и шофер, заметив нас, тотчас замедлил ход. Тихо, как пантера, он подобрался к парням с автоматами.
Дверь плавно открылась, и под фонарями с мачты ЛЭП появился новый силуэт. Это был крупный и мощный мужчина. Когда он очутился в круге света, я узнал его. И тут в моей голове наконец сложилась вся мозаика — быстро и четко, как она должна была сложиться еще одиннадцать лет назад.
54
— Добро пожаловать, Ханс, дружище! — крикнул я.
— Это я должен тебе сказать, Варг, — отозвался он с натянутой улыбкой. Он настороженно посмотрел на пистолет в руках Яна Эгиля. Затем что-то тихо сказал тем двум парням.
— Так это тебе они звонили?!
— Ну а кому же еще?
Я вышел из-за открытой автомобильной дверцы и сделал несколько шагов вперед, заметив краем глаза, как дернулся Ян Эгиль.
— Варг! Что ты делаешь?!
— Спокойно, Ян Эгиль. Дыши глубже, мы на природе.
— На природе? Ты что, совсем спятил?
Оружие у одного из парней тоже дрогнуло, но Ханс сделал предупреждающий жест и что-то коротко скомандовал.
— Стойте там! — крикнул он мне.
— Ладно, — отозвался я и остановился. — Так, значит, поговорим?
— О чем же?
— А обо всем.
Он смотрел на меня с каменным выражением лица и молчал.
— Я должен был догадаться еще там, в Фёрде, одиннадцать лет назад. Когда ты рассказывал мне о детстве, о нищете и добавил, что никогда в жизни больше с тобой такого не случится.
— О чем догадаться, Варг?
— О том, насколько ты будешь безжалостен, чтобы никогда больше не чувствовать себя обездоленным.
— Что-то я не просек, о чем это ты! Это наши с Яном Эгилем личные тёрки.
— Ах тёрки…
— Да, между двумя группировками. И с твоей стороны было глупо сюда вмешиваться. И теперь нам придется…
— Перетереть по-дружески? И ты хочешь, чтобы я в это поверил? Черта с два! Ты до смерти боишься, потому что сам оказался в его списке приговоренных к смерти, и твое имя, черт меня возьми, должно там стоять впереди моего!
— Много болтаешь, Варг. Впрочем, как обычно. Засунь себе в ж… свои бестолковые соображения.
— Ой, заткнись, Ханс! Желаешь, я вытряхну из тебя все твои лживые увертки, одну за другой? Так вот чем тебя напугал Терье Хаммерстен со всей пылкостью новообращенного христианина! Он-то хотел искупить свою вину и признаться во всех грехах. И не только ради Яна Эгиля, который отсидел за него столько лет! Вся штука в том, что он хотел искупления не только своих грехов. У него был сообщник. Даже не так: постоянный сообщник. Ты стоял за всем этим, Ханс, с самого начала.
Он сделал пару шагов вперед. Я тоже. Мы впились друг в друга взглядами, как два ковбоя в последней сцене классического вестерна.
— Да все это чушь, Варг! Ты сам-то подумай!
— А ты послушай, я докажу!
— Да у меня, твою мать, времени нет…
— Ничего, я постараюсь побыстрее. Начать с того, что случилось пару дней назад. Терье Хаммерстен сказал тебе, что больше не может скрывать все, что ему известно. И что хуже всего, он хотел рассказать правду Яну Эгилю. И ты забил его до смерти битой, а когда Ян Эгиль скрылся, подбросил орудие убийства к нему в комнату. Еще одна фальшивая улика.
— Еще одна?
— Да. До этого была винтовка в Аньедалене.
— Это ты про убийство Кари и Клауса? Да я тут совсем ни при чем!
— Да что ты?
— У тебя, видать, совсем крыша съехала, Варг. Ты же наверняка должен помнить, что я был в Бергене, когда это произошло.
— Скорее — по дороге в Берген, но…
— Это мог подтвердить только Терье Хаммерстен, если ты не забыл.
— Больше не подтвердит… А что? Очень удобно. Вы с Хаммерстеном подтверждаете друг другу алиби — эдакий двойственный союз. А в Аньедалене были в ту ночь вы оба.
— И что, ты можешь это доказать? — Его голос сочился сарказмом.
— Мне все это время не давала покоя одна деталь — ключ от дома Либакков. Запасной ключ, что висел в шкафчике в прихожей. Замок в ночь убийства никто не взламывал, и это еще раз указывало на Яна Эгиля. Но ты же сам сказал, что уехал оттуда всего лишь за несколько часов до убийства. И ты вполне мог взять ключ с собой. А потом, позже, той же ночью ты вернулся — один или, скорее всего, в компании с Терье Хаммерстеном — открыл дверь и убил их.
— Смешно! — перебил он меня. — И ради чего же я это сделал?
