поправку.
В голове отпустило и прояснилось. Он уже знал, что будет делать. Как призрак ночи. Как ниндзя. Неуловимый, безжалостный и беспощадный.
Стремительным рывком преодолев крыльцо и двор УВД, он так никого и не встретил. Но это его больше не удивляло. Даже когда услышал в отдалении частую и беспорядочную пальбу, он тоже не удивился. Все понятно. Все так и должно быть. Наши идут, наступают, фак ю, непобедимые рейнджеры, гордо думал Джейсон, пробираясь по безлюдным городским улочкам. То-то все попрятались. Он на ходу прихлебывал из бутылки и радовался. Слезы счастья сами собой текли по небритым щекам. Он дождался.
На окраине города Джейсон купил пива и еще одну водку. Почему-то все киоски и магазинчики по пути не работали, только один был открыт. Продавщица, подавая пластиковый баллон, посмотрела на него диким взглядом. Губы у нее дрожали. Джейсон, как мог, попытался ей объяснить, что американская демократия – это гут, парламент из вери вел, вива ля либерти, цурюк, цурюк бир, фак ю. Продавщица с треском захлопнула перед его носом окошко киоска. Патриотка, наверное.
Тоже можно понять. Он и сам патриот. Он за свою страну любому горло перегрызет, он такой. Джейеон чувствовал, что на старые дрожжи его уже хорошо ведет. Но за победу – святое дело!
«Этот День Победы порохом пропах», – напевал он вражью, но душевную песню, выбираясь из города по задворкам огородов.
На опушке подступающего к Марьинску леса Джейоон устроил себе временный КП и выпил пива. Хотел чуть-чуть, но двухлитровый баллон ушел как-то незаметно. Хорошо, что водка еще оставалась.
Что было дальше, он не очень отчетливо помнит. Замкнуло его. Бывает. Помнит только, что он все шел и шел, а рейнджеры все не появлялись и не появлялись. В памяти еще осталась бензоколонка, где какие-то люди заправляли черную «Волгу». Он спросил одного, в США, мол, в какую сторону идти, а тот его послал по матушке. Патриоты, фак их в бога душу…
Пол Джейсон протрезвел внезапно, рывком. Обнаружил себя бредущим по обочине какого-то загородного шоссе. В кармане он выявил бутылку водки, пистолет Макарова и немного денег. Тут же глотнул и приободрился.
Вдоль дороги стояли обычные российские леса. Было пустынно и тихо. Только навстречу ему шел какой-то замшелый дед, бодро постукивая посохом, не очищенным от березовой коры.
– Здорово, дедуня, – окликнул его бывший Петрович.
Дед остановился, перевел дух и внимательно посмотрел на него. Совсем старый дед, на лице как будто плесень зеленая. Бывает же. А глаза молодые, ехидные такие глазки.
– Здорово, коли не шутишь, – отозвался дед. – Здорово, американский разведчик, – сказал дед.
Джейсон удивился, но не слишком: слухи в Марьинске всегда расходились быстро.
– Наши далеко? – по-деловому спросил его Джейсон.
– Ваши-то? – удивился дед. – Далеко, милый, ох как далеко. За морем-окияном аж.
– А я где?
– Так ить на шоссейке, – подсказал дед. – Верстах в десяти от Марьинска.
Джейсон немного подумал. Вернее, просто помолчал для приличия, потому что ни одна конструктивная мысль, кроме того, что неплохо бы выпить водки, в голову не приходила.
– Выпить хочешь, дедушка? – спросил он.
– Выпить-то? Выпить кто же не хочет? Это я завсегда с моим удовольствием, – оживился дед, демонстрируя в улыбке желтые и крупные, как у лошади, зубы. Зеленая плесень у него на лице словно бы ожила и задвигалась.
Они выпили по нескольку глотков, передавая друг другу бутылку. Закурили, как полагается.
– Вот ты, милый, шпион правильный, – сказал вдруг дед. – С уважением, значит, к старому. Водки дал, хотя самому всегда мало. Пожалуй, пущу я тебя. Иди себе.
– Это как? – не понял Джейсон.
– А вот так. Морок меня зовут, дед Морок, слышал, нет?
Разведчик отрицательно помотал головой.
– Да где тебе, – дед не обиделся, – у вас на Оклахомщине про таких и не слышали. Здесь теперь тоже не знают, забыли. А я уже восемьсот годов вожу людишек вокруг да около себя. Морок я, морочу, значит, головы, завожу живые души в леса-болота. И татарву водил, и ляхов водил, и германцев, кого не водил только. Энти вот, на черной «Волге», тоже думают, что приедут. Шасть-шасть теперь туда-сюда. Нет бы выйти из машины, поклониться старому, рюмочку поднести, хлеб-соль на закусить, глядишь, и проехали бы…
Дед мелко захихикал, затрясся весь.
Надо же, как у него башню-то снесло с десятка глотков, удивился Джейсон. Татары, ляхи, восемьсот лет трудового стажа, черная «Волга» какая-то. Определенно, водку паленую подсунули.
– А куда мне идти, дедушка Морок? – осторожно, как у сумасшедшего, спросил он.
– Ты бы, милый, через лесок, вон туда, – показал посохом дед. – Там верстах в пяти железная дорога. Дальше знаешь как.
Джейсон действительно знал, как дальше. Было у него законспирированное окно на литовской границе. Только откуда об этом знает замшелый сумасшедший дед? Может, тоже наш? Только прикидывается. Впрочем, думать еще и об этом с похмелья сил не было.
– Ну, бывай здоров, дедуля, спасибо тебе.
– И тебе не хворать, американский разведчик.
А может, и не наш, соображал Джейсон, углубляясь в лес и ориентируясь на звук локомотивного гудка. Может, из английской резидентуры. Союзник, значит, по НАТО.
Остатки водки в бутылке согрели его и ободрили.
Больше в Марьинске про него не слышали.
До Марьинска запыленная «Волга» ФСБ добралась только на исходе третьего дня пути, когда все события в городе уже закончились.
За долгую дорогу Аня пришла к выводу о русском подобии Бермудского треугольника. Не зря же говорят – марьинская аномалия. Трошкин отстаивал идею искривления пространства, а полковник, блистая физическими формулами, рассказал о наложении временных измерений. Оказалось, в далеком прошлом он учился на физика-теоретика. Генерал Кабзюк свое мнение не высказывал. Но было видно, что ему тоже есть что сказать.
– Много я в свое время народу положил в землю, ох много, – пару раз повторил он глухо, словно бы для себя.
Когда впереди вдруг показались низкие, покосившиеся домишки окраины города, опытный чекист майор Трошкин готов был упасть головой на руль и зарыдать от счастья. Младшая по званию Аня, девчонка совсем, не смогла сдержать радостных возгласов. У генерала и полковника был такой вид, будто бы они готовы к ней присоединиться, несмотря на весь прошлый опыт оперативной работы.
Потом выяснилось, что матерый шпион Петрович уже сбежал от обалдевшей местной милиции. Те отговаривались от московского начальства каким-то вздором о кикиморах, змей- горынычах и черных до неприличия людях. Столичное начальство, к удивлению самих
