идти самому, он лишь удерживал меня от падения.
Выйдя с ними или, скорее, вывалившись из подъезда (почему-то не из того, со двора, через который я входил, а из противоположного, на улицу Кононенкова), я глотнул холодного воздуха и – ангина, видимо, уже так воспалила горло, что я закашлялся до слез, повалился в этом кашле на скамейку у подъезда и все не мог продохнуть.
А они – все трое – сели в зеленую «девятку» и отчалили по улице Кононенкова.
Но вдруг…
Вдруг я услышал и увидел, как эта «девятка» вернулась ко мне задним ходом, и Полина выскочила из нее, голоснула «Волге», проходившей мимо. «Волга» тормознула, Полина подскочила ко мне, сунула мне в руки деньги, мобильник и мои фээсбэшные «корочки».
– Держи, это твое. Езжай домой. Ну! Вставай!
Я, согнувшись и продолжая кашлять, поплелся к «Волге».
– Куда вам? – спросил хлыщеватый водитель.
– Он скажет. – Полина открыла мне заднюю дверцу «Волги».
– Он чё, один поедет? – спросил водитель.
– Он заплатит, – успокоила его Полина.
– Нет, я его не повезу! – Хлыщ переключил с нейтралки на первую скорость.
Но Полина ухватилась за стойку дверцы.
– Да подожди ты, ептать! Ну, заболел человек. Он заплатит…
– Полина, фули ты? – нетерпеливо крикнул бык из «девятки».
– Сейчас! – отозвалась она. – Только посажу человека!
– Да пошла ты! – отозвался бык, и «девятка», взревев двигателем и взвизгнув пробуксовавшими колесами, на второй скорости рванула с места.
– Эй! – испуганно крикнула Полина. – Обождите!
Но братва у нас, даже быки, психованная, это их профессиональная черта. «Девятка», набирая скорость, укатила.
– Блин! – И Полина в сердцах повернулась ко мне: – Все из-за тебя, мудак старый! Ну что ты ко мне привязался?! Садись в машину! – Она втолкнула меня на заднее сиденье «Волги» и села рядом. – Заткнись! Хватит кашлять, козел!..
– Другое дело, – удовлетворенно сказал водитель, явно положивший глаз на Полину. – Твой дед, что ли? Куда вам?
– Беговая… – выдохнул я.
Всю дорогу я полусидел-полулежал, откинувшись головой на сиденье – мокрый, в горячечном поту и в липкой, пропитанной потом рубашке. Температура у меня была за сорок, в груди скрипело, голова раскалывалась, и кашель периодически надрывал легкие и горло. Но и сквозь какой-то гул и жар в голове я слышал, как этот хлыщ кадрил Полину.
– А кто он тебе? Отец или дед? А чё ты вечером делаешь? Ну, давай я к тебе подъеду… Нет, в натуре, у меня бабки есть – расслабимся… Ты в «Норе» была? Клевое место… А ты чё – тоже на Беговой выйдешь или дальше? Дальше? А куда дальше?.. В «Нахимов»? Это чё – кабак на Москва-реке? Да знаю я – на Фрунзенской набережной…
Под этот разговор я, закрыв глаза, соображал, как мне быть. Конечно, я свое дело сделал – нашел эту Полину, теперь она никуда не денется, у меня и адрес, где она живет, и ее «менеджер» – этот кожаный из «Вишневого сада». То есть сейчас, выйдя из машины, я уже могу звонить Рыжему, дать ему наводку, и через час его охрана возьмет ее даже на «Нахимове», тепленькую. И я получу свои честно – если не кровью, то потом – заработанные деньги.
Но так и не узнаю разгадку этой истории.
Как же быть?
– Куда вам на Беговой? – спросил водитель, и Полина ткнула меня локтем в бок, повторила за ним:
– Куда тут?
Я открыл глаза – мы действительно уже въехали на Беговую со стороны Ленинградского проспекта.
– Бо… Кха-кха!.. Боткинский… Кха-кха!.. На углу… – произнес я, преувеличенно задыхаясь, будто действительно отдаю Богу душу. И пальцем показал на свой дом. – С боковой… кха-кха… дорожки…
Водитель свернул на малую боковую дорожку, я пальцем показал ему свой дом и подъезд.
Этот дом, сохранивший фасад сталинской элитки, произвел на Полину впечатление, она спросила:
– Ты что, здесь живешь? В натуре?
Я, закашлявшись, выпал из машины и снова повалился на скамейку – благо перед нашим подъездом их даже две. Полина вышла за мной, а водитель сказал ей:
– Поехали, он сам доберется.
– Обождешь, – отмахнулась Полина и потянула меня со скамейки. – Вставай, блин! Подохнешь тут!
Превозмогая болезненную слабость, я почти натурально попытался встать, но рухнул опять на скамью.
– Вот сука! – в досаде выругалась Полина. – Где у тебя ключи?
Ключи были в кармане плаща, она их достала, а я позволил ей поднять себя и, тяжело наваливаясь на ее бок, поплелся к подъезду.
– Код! – требовательно сказала она.
Шатаясь от слабости, я взял у нее ключи, приложил магнитный ключ к замку, и дверь открылась.
В лифте она сказала:
– Ну, ты и горишь! У тебя сорок два, наверное. Дома хоть есть кто? Жена? Дети?
Я отрицательно покачал головой.
– А кто же тебя лечить будет?
Прижимаясь спиной к стенке кабины, я на подкашивающихся ногах стал медленно сползать на пол. Полина, нагнувшись надо мной, как цапля над болотной черепахой, подхватила меня под локоть.
– Стой, блин! Мужики совсем болеть не умеют…
На десятом этаже она вывела меня из лифта.
– Куда?
Я махнул рукой в сторону своей квартиры и, наваливаясь на бок и локоть Полины, подошел к своей двери с табличкой «119».
– Какой ключ? – спросила Полина.
Я показал. Она открыла дверь, и я ввалился в свою прихожую, едва не грохнувшись головой о дверь спальни, в которую не заходил чуть ли не со времен смерти матери, вполне обходясь раскладным диваном, телевизором и шкафом в гостиной. Полина чудом удержала меня.
– Да стой ты! Блин, теперь ты холодный, как… – Она осмотрела квартиру: налево была моя жилая холостяцкая гостиная, а прямо перед ней – эта приоткрывшаяся дверь в нежилую спальню. – И ты тут один живешь?
Я, кренясь, добрел до своей разобранной постели на раскладном диване в гостиной и рухнул в нее, как был, в плаще.
– Ну, больной! – сказала Полина и стала сдирать с меня плащ. – Хоть плащ сними! Лезь под одеяло! Сдал бы мне комнату…
– Живи так… – Я позволил ей снять с меня плащ и вытащить из-под меня одеяло.
– Ага! – усмехнулась она, накрывая меня этим одеялом и сверху плащом. – Чтобы ты меня Рыжему продал? Ты ж на него пашешь? – И, увидев на стене портрет моего отца в генеральской форме: – Или ты правда из ФСБ?
– Правда.
– Ну дела!.. – И она провела пальцем по верху книжного шкафа. – Ох, у тебя и пыли…
Я подумал, что при ее росте она, пожалуй, и с потолка может паутину снять, но она вдруг
