У.е. Откровенный роман...

дверь моя просто слетит с петель и чеченская бригада ворвется сюда, чтобы выламывать мне руки и ребра, рвать ноздри, прижигать гениталии и выкалывать глаза, – это ощущение надвигающегося вала беды вдруг сорвало меня с места.

Вы знаете, что такое смертельная паника? Вы когда-нибудь испытывали ее? Говорят, что от страха волосы дыбом встают на голове. Вранье! От настоящего, до ужаса, страха волосы превращаются в ежовые колючки, обращенные острием в мозг! Душа комком прячется где-то в паху, а мысли даже не скачут, а трясутся в голове, как мозги эпилептика. Да, я, прошедший Афган и Чечню, я, подполковник и кавалер трех боевых орденов, струсил и запаниковал, как самый последний не знаю кто, – именно потому, что я был в Афгане и был в Чечне! Именно потому, что я видел трупы наших заложников и знаю тех нескольких счастливчиков, которых родственники выкупили у безжалостных чеченских отморозков, – с отрубленными пальцами, даже у детей… Бандитский беспредел, богующий в нашей стране с начала 90-х годов, породил взрыв чеченского беспредела, помноженного на дудаевскую войну, доступность любого оружия и остервенение наших собственных зачисток…

Нет, уходить! Немедленно уходить, бежать, сматываться сию же минуту! Потому что сколько им нужно времени, чтобы пролистать мои файлы в компьютере и вернуться сюда по мою грешную душу?

Лихорадочно побросав в дорожный чемодан что-то из одежды, документы из тайника и «Пентакс» с флоридской пленкой, которую я так и не успел проявить, я надел пальто и шагнул к двери.

Однако профессия, которой отдана вся жизнь, – это уже не профессия, господа, это натура. Возле двери я остановился. Нет, уходить нужно так, чтобы не осталось никаких следов моего пребывания здесь! Человек вышел днем из квартиры и пока не возвращался. Он не побежал в милицию, не поднял на ноги свою родную ФСБ, он вообще понятия не имеет, что за ним идет охота. Это даст мне хоть какое-то время…

Укротив трусливую дрожь в душе, я снял пальто и повесил его на вешалку – туда, где оно и висело. Я открыл чемодан и, настороженно прислушиваясь к тишине в коридоре, вернул на место в шкафу свои свитера, пару пиджаков и нижнее белье. Да, в своей собственной квартире я вел себя чутко и осторожно, как вор. И даже камеру – дорогой японский «Пентакс» с мощным телеобъективом – пришлось (со вздохом) положить на место, вынув из нее, естественно, пленку. А сам чемодан лег на шкаф, где и лежал до этого. И зубная щетка, и паста, и электробритва – в ванную. Так, все по местам? Я сунул в простой пластиковый пакет документы, изъятые из тайника, туда же положил коробку с новеньким автоответчиком и фотопленку из «Пентакса» и огляделся – что еще нужно сделать, чтобы убрать следы моего визита? Ах да – водка! Початая бутылка «Столичной», которая стояла в холодильнике, теперь пуста. Что ж! Жаль, что у меня нет ни яда, ни взрывчатки. Но маленький сюрприз гостям все-таки можно оставить: я слил в эту бутылку остатки уксуса, который был у меня в кухонном шкафчике, и поставил «Столичную» назад в холодильник. Enjoy, как говорят американцы, пейте на здоровье!

А теперь – вперед, деру!

Бросив прощальный взгляд на свое добро и разбросанные книги, я надел ту же старую камуфляжную куртку, в которой ездил на «Горбушку», проверил в ее внутреннем кармане паспорт и фээсбэшные «корочки» (без них я в Москве никуда), нащупал в загашнике наши родные рубли, сунул к ним двести долларов и так – с пластиковым пакетом, в котором был уже никому не нужный автоответчик, – вышел из квартиры.

Где кабина лифта? Внизу или наверху? Если внизу, то не сидят ли уже в ней чеченцы?

Нет, слава Богу, кабина пошла сверху…

Я сделал выдох, открыл дверь подошедшей сверху кабины и – лицом к лицу столкнулся с моим новым соседом-чеченцем, хозяином верхней квартиры.

– Добрый вечер, – сказал он. И улыбнулся: – Заходите! Вам выниз?

Не знаю, какими силами я заставил себя войти в кабину – по-моему, я смотрел на него, как заяц на удава.

Он нажал кнопку первого этажа и продолжил с типичным кавказским акцентом:

– Ми тут немножко шумели, ремонт делали. Но вас, кажется, не было? Ви уезжали?

– Д-да… – вымолвил я.

– Далеко? На курорт? – И, не дождавшись моего ответа: – Знаете, завтра нам ище нужно пастучать, я паркет кладу. Вы будете дома?

«Проверяет, сука!» – подумал я и сказал:

– Б-буду…

– Это паследний день, клянусь! И за мной не пропадет! Как токо закончу – лучий каньяк и, вапще, будим друзями! – Он протянул мне руку. – Меня Артур завут. А тебя?

– П-павел…

– У меня машина, – сказал он, выходя из лифта. – Хочешь, падвезу? Ты куда едеш?

Ага! Так я и сяду в твою машину!

– Нет. Спасибо. Я тут… в магазин.

– Ну, тагда спакойной ночи, дарагой!

Мы вышли из подъезда, он сел в свою машину, махнул мне рукой и уехал. Как ни странно, у него был самый обыкновенный «Москвич». «Под бедного маскируется, сука!» – подумал я, глядя ему вслед, и, на ходу застегивая куртку, пошел к станции метро «Беговая». И чем дальше я отходил от дома, тем легче мне становилось, словно на фронте, когда выходишь из зоны обстрела. А в электричке – такой же вечерней, как и та, в которой меня когда-то избили, – я, сидя среди устало дремлющих пассажиров, почувствовал себя, как ни странно, уже почти в безопасности…

Через два часа я был в Бронницах, там, подмерзая с тремя аборигенами на станционной площади, сорок минут прождал последний автобус до поселка Волжанка, а когда добрался наконец до Фединой «дачи», она оказалась темной и запертой, и даже его инвалидной «Оки» не было во дворе. А его моторная лодка лежала на берегу, перевернутая кверху дном и прикованная к дереву цепью с тяжелым навесным замком. Федя Синюхин либо помирился с женой, либо махнул на свою родину, в Вятку…

Я посмотрел на часы. Было одиннадцать вечера. Если бегом, то, может быть, успею к последней московской электричке. Но потом – куда?

И все-таки я побежал обратно на станцию – не ночевать же на улице! Хотя «побежал» – это, конечно, громко сказано, куда уж мне пробежать семь километров в мои 56 лет! Но и так – то трусцой, то быстрым шагом – я все-таки успел к электричке и к часу ночи оказался на Казанском вокзале. Потом – последним поездом метро – доехал до «Беговой». И – уже крадучись, как вор, – задами и вдоль гаражей вышел в тыл своего дома и посмотрел наверх, на окна своей квартиры.

Ждать пришлось совсем недолго. Так и есть! – через две минуты в темном окне моей кухни вспыхнула спичка и красным огоньком обозначилась чья-то сигарета.

Я оказался прав: меня ждали.

Как ни странно, но теперь, когда я убедился в том, что паниковал не зря и что они – там, наверху, я успокоился. Выходит, моя интуиция или мой ангел-хранитель еще функционируют.

Тихо и уже правильно, как профи, я шагнул еще глубже в тень и так, нигде не выйдя из этой тени от гаражей, пошел к лазам в дворовых заборах, знакомым еще с детства. И только выйдя на Хорошевское шоссе в двух, наверное, километрах от дома, передохнул и зашел в телефонную будку, сунул в прорезь телефонную карточку и набрал номер, который не имел права набирать.

– Алло… – сказал недовольный заспанный голос.

– Извини, я тебя разбудил? Это я…

– Ой! – Голос явно проснулся. – А я вам только полчаса как звонила, вас не было. У вас определитель, что ли?

– Да, – усмехнулся я. – В душе. Ты одна?

– А что? – сказала она кокетливо.

– Ты можешь дать мне свой адрес?

– Вы хотите за мной заехать?

– Почти.

– Но я уже в постели…

– Не важно, оденься.