– А что с вашим мужем?
– К сожалению, инсульт.
Российский Промышленно-инвестиционный Банк
СОЛОВЬЕВА Инна Петровна
Заместитель председателя правления
Начальник юридической службы
Кандидат юридических наук
Москва, ул. Палиха, 46.
Тел. (095) 452 12 73. Факс (095) 452 12 79.
E-Mail: solovyova@rpib.ru
Здание банка было новенькое, красно-кирпичное, семиэтажное, у входа в два ряда стояли «мерседесы», «БМВ» и импортные внедорожники. На гранитном крыльце дежурили крутоплечие охранники. Хотя на улице было по-прежнему всего плюс шесть или восемь, они были только в костюмах.
Впрочем, я тоже был не в зимнем пальто и даже не в куртке. Собираясь к Соловьевой, я привел себя в божий вид – побрился, извлек из шкафа свой единственный выходной костюм, надел белую сорочку и галстук. Конечно, в китайском плаще, финском костюме восьмилетней давности и с несвежим галстуком я все равно выглядел скорее милицейским дубарем, чем щеголем из ФСБ, но – I did my best, то есть я, как говорят американцы, сделал все, что мог.
– Вы к Инне Петровне? Чернобыльский? Идемте, я вас провожу.
Новенький лифт… ковровая дорожка на полу коридора… маленькая приемная с секретарем… небольшой, но дорого обставленный кабинет с видом на Палиху… телевизор, книжный стеллаж и стол, на котором в рамке с косой черной лентой – портрет сорокалетнего толстяка с залысиной и большими умными глазами.
Я изумленно посмотрел на Соловьеву. Только теперь я сообразил, почему она вся в черном – платье, лента в волосах и даже чулки.
– Да, – подтвердила она. – Он умер… вчера. Но вы садитесь. У меня есть четыре минуты, потом я должна ехать в Верховный суд, на процесс. Отменить я его не могу, поэтому я на работе, несмотря на смерть мужа… – Она заглянула в свой настольный календарь. – Павел Андреевич, правильно?
Я кивнул.
– Извините, я сразу к делу. Вы принесли смету вашего ущерба?
Я положил на стол бумагу, составленную и подписанную начальником и главным инженером нашего ЖЭКа. Хотя начальник ЖЭКа уговаривал меня слупить с этой Соловьевой тысячу долларов, я посчитал, что мой мелкий косметический ремонт (который я все равно делать не собираюсь) должен стоить две сотни, а у нижних соседей – от силы полторы.
Соловьева бегло глянула вниз страницы на «итого» и тут же открыла тумбу письменного стола, достала тонкую пачку новеньких пятидесятидолларовых купюр.
– Я вижу, вы не рвач, спасибо, – сказала она, отсчитала ровно 350 долларов и подвинула ко мне. – Но это не все. Я хочу попросить вас об одной услуге. Дело в том, что эту квартиру купил мой муж. Вообще-то мы с ним живем… то есть жили, за городом, в Пахре, у нас там дом. Но ему было долго ездить на работу, он был юрисконсультом гостиницы «Аэростар», это рядом. И когда подвернулась эта квартира возле работы, он ее взял так, на всякий случай. И рабочих тоже он нанял. Но теперь… Мне эта квартира не нужна, я буду ее продавать. Поэтому вот вам еще 150 долларов, рассчитайте этих горе-рабочих. Я, честное слово, не знаю, сколько мы им должны. Если не хватит, вы мне позвоните, хорошо? Только не завтра, завтра похороны. Ладно? – И она встала из-за стола, показывая, что спешит.
– Конечно. – Я тоже встал. – Инна Петровна, примите мои соболезнования.
– Спасибо, – ответила она.
На ипподроме шел ремонт трибун, но по мокрым и еще грязным дорожкам уже катили двуколки – жокеи выгуливали коней по первой солнечной погоде, и кони с явным удовольствием бежали по кругу, высоко вскидывая свои тонкие сильные ноги. Был в их красивом грациозном беге даже какой-то завораживающий эффект.
Честно говоря, живя столько лет рядом с ипподромом, я никогда не увлекался бегами и не заглядывал сюда чуть ли не с детства. Но теперь… Теперь я вот уже третий день прихожу к гостинице «Бега», стою у металлической решетки ограды ипподрома, смотрю на бегущих по кругу лошадей и думаю…
Нет, я бы не сказал, что я думаю о чем-то определенном. Я пенсионер, о чем могут думать пенсионеры? Наверное, мне полагается думать о внуках, но у меня нет ни внуков, ни даже дочки… Может быть, мне полагается вспоминать прожитые годы и «битвы, где вместе сражались они». Но вспоминать битвы в Чечне – нет, нет, упаси меня Бог от этих воспоминаний! А вспоминать своих бывших женщин – зачем?
Нет, я ничего не вспоминал, ни о чем не думал, а только стоял и смотрел на бегущих по кругу лошадей. Если нет фарта, то его нет, как ни крути. Десять тысяч долларов уже практически были у меня в кармане – во всяком случае, я их честно заработал, я нашел эту Полину Суховей. И – все обломилось. И даже мелкий заработок – курировать ремонт верхней квартиры, долларов двести можно было на этом получить – тоже лопнул в связи со смертью мужа этой Соловьевой. You are a loser, mister Chernobylsky. Ты неудачник, ты проигрываешь все, что можешь…
А лошади все бежали по беговой дорожке. Они круто выгибали шеи и хвосты, ритмично стучали копытами, гордо вскидывали головы, и их шоколадные крупы влажно блестели под солнцем. Я любовался ими невольно, и какое-то зыбкое ощущение весеннего тепла, солнечно-знобящего ветерка и позыва к движению, к бегу вдруг стало заполнять мои суставы, расслабленные бездельем и отчаянием старости…
Какого черта?
Какого черта я тогда не выяснил, почему Кожлаев перед смертью хотел увидеть эту Полину?
Какого черта она отказывалась ехать к нему даже за деньги?
И кто стрелял в Кожлаева?
И что стало с его казино, строительными фирмами, прочими бизнесами и квартирой на Софийской набережной?
А что, если…
Или – да ну его?
Нет, а в чем дело? Почему бы мне, в самом деле, не попробовать – так, ради любопытства… Ну и ради ее зеленых глаз, конечно. В конце концов, разве я не имею права посидеть на скамейке у Патриарших прудов – просто посидеть, как пенсионер. И случайно встретить ее: «О, Полина! Здравствуйте, как поживаете? Извините, что я тогда так грубо…» Нет, лучше сразу на ты, по-свойски: «О, Полина! Привет, как поживаешь?» Да, именно так, сверху вниз, покровительственно. Ведь с бабами самое главное сразу взять верный тон – то есть быть хоть чуть-чуть, но выше. А если покажешь им, что они чего-то стоят или что ты их, не дай Бог, поставил на пьедестал, – все, пиши пропало. Нет, только на ты, сразу на ты…
Как назло, именно в эту субботу с ночи вдруг пошел снег. Да, весь март было плюс шесть – восемь, все уже думали, что весна, а оказалось – дудки, ни с того ни с сего минус пять, и утром метель со снегом. Лебеди на Патриарших обиженно уплыли в свой зеленый дощатый домик; цветочница спрятала гладиолусы и тюльпаны в киоск; на поплавке-ресторанчике, что возле памятника Крылову, официант опустил матерчатые грибки и унес под навес стулья из-за столиков; на детской площадке тоже никого; «бегуны от инфаркта», промочив в снегу свои «найки», разбежались по домам; и даже на стройке соседнего жилого дома для новых русских рабочие ушли на перекур.
Я подмерз вышагивать по дорожке вдоль заснеженных скамеек. Туда-сюда мимо подъезда Полины, туда-сюда… Конечно, были бы деньги, можно было бы зайти в кафе «Маргарита», что рядом с домом Полины, или в бар «Под роялем», или в «Экипаж» – тут эти заведения со всех сторон пруда, воистину как в Брюсселе, Париже или Амстердаме. Но и цены такие же! На мою месячную пенсию в этом районе нельзя даже пообедать.
Девять утра…
