Репин добавляет: 'Этой страшной клятвой начинается поэма'6.
И.Е. Репин не раз выступал в защиту Антокольского от клеветы черносотенных изданий. Например, он счел своим долгом лично обратиться к А.С. Суворину со следующим письмом:
Воскресенье (февраль) 1893, Петербург
Многоуважаемый Алексей Сергеевич,
Только сегодня удосужился, чтобы написать Вам это неприятное письмо. Мне будет полегче, если я Вам напишу откровенно, что меня продолжает возмущать вот уже несколько дней. Как Вы могли допустить в Вашей газете такой бред сумасшедшего, как статья 'Жителя' (псевдоним А.А. Дьякова. – С. Д.) против Антокольского?! Антокольский – уже давно установившаяся репутация, европейское, всесветное имя, один из самых лучших, даже, отбросив скромность, лучший теперь скульптор… Да что говорить про это – Вам все известно… На Вас лежит ответственность. Вы же не можете не видеть, что 'Житель' Ваш – совершеннейший профан в искусстве… Вы это видите и чувствуете хорошо и – допускаете на страницы. 'Житель' произвел жалкое, гадкое впечатление. Эта взбесившаяся шавка, выпачканная вся в собственной гадкой пене, бросается на колоссальную статую Ермака и на бронзовые изваяния Христа, в поту, во прахе прыгает эта куцая гадина на вековечные изваяния, в кровь разбивает себе бешеную пасть и корчится от злости; визжит от бессилия укусить несокрушимое, вечное…7 Впрочем, от 'полуантисемитских' выпадов даже друзей Антокольский не был защищен.
Иван Николаевич Крамской (1837-1887), казалось бы, высоко ценил его творчество, но в письме Репину (от 28 сентября 1874 г.) не преминул упомянуть нос на статуе 'Христос перед народом', несомненно, принадлежащий иудею, добавив, что он готов с этим согласиться, если найдет доказательства, что нос такого покроя может принадлежать человеку высоконравственному. Или позлословить в письме Ф.В.
Васильеву (от 20 августа 1872 г.) по поводу выгодной женитьбы Антокольского на богатой невесте. Или в письме В.В. Стасову (от 1 декабря 1876 г.) упрекнуть за 'племенную особенность' – деловитость и практичность8. Впрочем, это все 'ягодки'…
Упомянутое Распятие было изваяно по просьбе великой княгини Марии Николаевны, в то время президента Академии художеств, вознамерившейся крестить своего протеже.
Но, как библейский Иосиф, современный Мордухай устоял перед искушением… В одном из писем Стасову 1872 г. Антокольский не без иронии писал, что его мастерскую посещают великосветские дамы, задающие весьма тактичный вопрос: 'Ах, скажите, неужели вы до сих пор еврей?'9.
По поводу 'Христа' Антокольский писал Стасову: «…уже несколько недель работаю 'Христа', или, как я называю, 'Великого Исайю'. Мне кажется, что одно название может доказать, что я совершенно желаю отказаться от первого моего 'мистического' Христа. Я хочу изваять Его как реформатора, который восстал против фарисеев и саддукеев из-за аристократической несправедливости. Он встал за народ, за братство и за свободу, за тот слепой народ, который с таким бешенством и незнанием кричал: 'Распни, распни его!!'… Он стоит перед судом того народа, за которого он пал жертвою. Я выбрал этот момент, во-первых, потому, что здесь и связался узел драмы. Его душевное движение в эту минуту является необыкновенно грандиозным.
Действительно, только в эту минуту Он мог сказать (и только Он): 'Я им прощаю, потому что они не ведают, что творят'. Во-вторых, под судом народа я подразумеваю и теперешний суд. Я убежден, что если бы Христос или Мудрый Исайя воскрес теперь и увидел бы, до чего эксплуатировали Его, до чего доведены Его идеи отцами инквизиции и другими, то, наверное, он восстал бы против христианства так же, как восстал против фарисеев, и еще десять раз бы дал себя распять за правду»10.
В 1871 г. мастерскую Антокольского в Академии художеств посетил И.С. Тургенев.
При появлении знаменитого писателя Антокольский, узнав его, сказал про себя: 'Юпитер!'.
Иван Сергеевич тоже был потрясен: о статуе 'Иван Грозный'* он опубликовал в 'Санкт-Петербургских ведомостях' (1871. № 50) заметку, в которой писал: 'По силе замысла, по мастерству и красоте исполнения, по глубокому проникновению в историческое значение и самую душу лица, избранного художником, – статуя эта решительно превосходит все, что являлось у нас до сих пор в этом роде'11. Прошли долгие годы, но Тургенев не забыл пережитого когда-то потрясения. 'Я не знаю, – писал он П.А. Кропоткину, – встречал ли я в жизни гениального человека или нет, но если встретил, то это был Антокольский…' А однажды смеясь отметил, что великий скульптор ни по-русски, ни по-французски правильно говорить не умеет. Конечно, автору 'Вешних вод' был неведом язык, на котором Антокольский говорил превосходно, – идиш…
П.А. Кропоткин в 'Записках революционера', в свою очередь, признался, что в молодости тоже восхищался 'Иваном Грозным' и что особенно ему нравилась группа молящихся евреев и инквизиторов, спускающихся в 'их (евреев. – С.Д.) погреб'. 'Христа перед судом народа' он смотрел вместе с П.Л. Лавровым и Тургеневым, который привел их в мастерскую Антокольского. Тургенев потребовал лестницу, чтобы обозреть скульптуру сверху. Нас тогда, констатировал Кропоткин, поразила умственная мощь Спасителя12.
* Александр II приобрел у скульптора эту статую. Илья Гинцбург, рассказывая о посещении императором мастерской Антокольского, прибег к сказочной символике – 'Волшебная лампа Алладина' и 'Соловей' Андерсена: уж очень необычным было появление здесь царя.
Итальянец, художественный критик Уго Ойетти, увидев эту работу Антокольского, писал в 1874 г. в газете 'Fanfulla': «Инстинктивно поднимаю руку к шляпе и снимаю ее: мне кажется, что я нахожусь не перед статуей, но перед живым человеком, перед Мессией, Сыном человеческим, пришедшим на землю, чтобы положить фундамент будущей веры человечества.
Я видел меланхолически Покорного 'Тайной вечери' Леонардо да Винчи, принимаемого за лучшее
