Признания обвиняемых должным образом регистрировались в присутствии нотариуса, и безукоризненность формы сочеталась с ошибками, переполнявшими содержание. Необходимо подчеркнуть, прежде чем покончить с этой темой, что процедуры испанской инквизиции, жесткий формализм инструкций, точность и скрупулезность протоколов заставляют вспомнить о бюрократическом педантизме полиции тоталитарных государств нашего времени. Можно было бы сказать: «Summa injuria, summum jus» («Высшая несправедливость есть высшее право» – перефразировка известного латинского изречения «summum jus, summa injuria» – «высшее право есть высшая несправедливость», т. е. право, доведенное до крайнего формализма, приводит к бесправию,- прим. ред.). Террор порождает исключительную пунктуальность.
Перейдем теперь к врагам и жертвам инквизиции. На протяжении около половины столетия активность инквизиции почти полностью была направлена на борьбу с иудаизмом. Было совершенно очевидно, что изгнания евреев недостаточно для превращения всех конверсо в добрых христиан. К 1500 году в Андалусии вопреки террору инквизиции или вследствие этого террора распространились мессианистические движения. Подобные проявления марранизма лишь облегчали репрессии. В Кордове инквизитор Люсеро воспользовался этим, чтобы удесятерить террор и чтобы приняться за морисков и за потомственных христиан, у которых он конфисковывал имущество и на чьих друзей возводил обвинения. В конце концов он предъявил обвинение самому архиепископу Гранады преподобному Эрнандо да Талавера. Андалусское дворянство стало угрожать восстанием; наконец, после многочисленных интриг великий инквизитор кардинал Сиснерос сместил Люсеро с его поста в 1508 году.
Времена неподкупного Торквемады были уже далеко; за несколько лет андалусская инквизиция превратилась в рассадник шантажа и грабежей.
Тем не менее крайние меры инквизиции нанесли тайному иудаизму серьезные удары. К 1530 году аутодафе стали редкостью из-за отсутствия практикующих иудаизм. Во второй четверти этого столетия новые категории врагов веры стали все больше привлекать внимание инквизиции. Среди них были находящиеся в самом низу социальной лестницы мориски Гранады, которые к тому же изначально приняли крещение под угрозой силы. Среди социальных верхов это были лютеране и другие сторонники Реформации. Эти последние, несмотря на свою малочисленность, рассматривались как источник особой опасности. Испания превратилась в эту эпоху в бастион воинствующего католицизма, и в глазах инквизиции сторонники Реформации были близки к чему-то подобному евреям, спрятанным под новой маской. Этот пункт заслуживает более подробного рассмотрения.
Нельзя забывать связь Реформации с гуманистическим движением, с возвратом к античным источникам, с первым расцветом философии и переводами Библии. До протестантского раскола интеллектуальная элита Испании приняла страстное участие в этом движении. Никто иной как великий инквизитор Сиснерос собрал команду знатоков иврита и греческого, которые в 1515 году представили текст знаменитой Biblia Polyglotta. Речь шла, по словам самого Сиснероса, о необходимости «исправить книги Ветхого Завета по еврейскому тексту, а книги Нового Завета по греческому тексту, чтобы каждый богослов мог обращаться непосредственно к источникам», или, как более кратко формулировали некоторые гуманисты, «постичь еврейские истины».
Но уже вскоре Лютер продемонстрировал миру, какие выводы можно было извлечь из анализа этих истин. Кроме того выяснилось, что некоторые тайные иудаисты пользовались кастильскими переводами Библии, чтобы обучать своих детей Закону Моисея. В результате эти переводы были осуждены и включены в перечень запретной литературы. С этого времени жесткая книжная цензура стала одной из основных задач инквизиции, причем в этой области ей удалось добиться таких успехов, что по словам одного инквизитора конца XVIII века Библия (т. е. собственно книга как предмет) превратилась для испанцев в вещь, внушающую ужас и отвращение (Этот инквизитор, Вильянуэва, писал в 1791 году: «То рвение, с которым Святой Престол старался изъять текст Библии из рук простого народа, хорошо известно. В результате тот же самый народ, который раньше стремился к ней, теперь смотрит на нее с ужасом и отвращением; многим она безразлична, большинство ее не знает».)
В этих условиях любые самостоятельные рассуждения по поводу священных текстов были запрещены, и даже простое стремление читать эти тексты могло с полным правом рассматриваться как знак принадлежности к еврейству, поскольку эти тексты были еврейскими. Таким образом, можно видеть, как откровение на Синае, ставшее общим достоянием всего Запада, способствовало преследованиям евреев и их уничижению. В результате, когда в Испании начались гонения на гуманистов, сын великого инквизитора Манрике писал своему знаменитому другу Луису Вивесу: «Отныне стало само собой разумеющимся, что в Испании невозможно быть сколько-нибудь культурным человеком без того, чтобы преисполниться ересями, преступлениями и пороками иудаизма. Итак, ученых людей заставляют хранить молчание, внушая им ужас…»
Ситуация особенно ухудшилась после восшествия на престол в 1558 году Филиппа II, когда Испания превратилась в своего рода тоталитарное государство. Жесточайшие репрессии обрушились на головы протестантов: были обнаружены две небольшие общины в Севилье и Вальядолиде. Архиепископ Толедо Карранса подвергся преследованиям и умер в тюрьме за то, что он опубликовал «комментарий к Катехизису», некоторые фрагменты которого показались сомнительными. Ввоз и хранение запрещенных книг стало преступлением, за которое грозила смертная казнь. Все испанские студенты были отозваны из иностранных университетов и должны были предстать перед инквизицией. На инквизицию была также возложена обязанность осуществлять надзор за всеми иностранцами, проживающими в Испании и следить, посещают ли они мессу, ходят ли к исповеди, знают ли они молитвы и ведут ли себя как добрые католики.
«Можно сказать, – писал Марсель Батайон, – что вся Испания спасается за своего рода санитарным кордоном, чтобы отгородиться от какой-то ужасной эпидемии», – и основным вирусом этой эпидемии был еврейский вирус. Знаменитый богослов Сантотис защищал как раз в это время на Тридентском соборе свой тезис о том, что протестанство является ничем иным, как возвратом к иудаизму. Другие теологи заходили еще дальше и утверждали, что иудаизм лежит в основе всех ересей, включая ислам. Инквизиторы извлекали отсюда свои выводы и занимались поисками еврейских корней у последователей Лютера и других еретиков и включали это в обвинительное заключение в качестве отягчающего обстоятельства.
Достаточно прочитать следующий отрывок из приговора к смертной казни, вынесенного Педро де Касалья, главе лютеранской общины Вальядолида:
«…упомянутый Педро де Касалья, потомок рода обращенных евреев со стороны отца по всем линиям и по линии матери, донны Леоноры де Виверо, по линии ее матери, пребывал в убеждении, что благодаря страданиям и достоинствам Спасителя нашего Иисуса Христа все грешники будут спасены, для чего не потребуется никаких усилий и никакого покаяния и т. д.».
Богослов Луис де Леон, один из тех, кто составляет бессмертную славу Испании, вступил в конфликт с инквизицией из-за того, что он выразил сомнения по поводу безупречности текста Вульгаты св. Иеронима (латинский перевод Библии, осуществленный Иеронимом на рубеже IV-V веков и канонизированный в 1548 году Тридентским собором,- прим. ред.). Один из следователей инквизиции, занимавшихся делом Луиса де Леона, писал по этому поводу: «Пусть обвиняемый не осмеливается утверждать…, что Святой Дух открыл ему, который не столь свят и даже не является потомственным христианином.» то, что Он скрыл от достопочтенного святого Иеронима».
История жизни и смерти Луиса де Леона такова: он был еврейского происхождения по трем генеалогическим линиям, родился в 1375 году и умер восьмидесятилетним стариком; христианство принял в 1415 году. В 1491 году инквизиция установила, что после своего обращения он продолжал соблюдать иудейские обряды, предала его посмертному суду и сожгла его останки. В результате у его детей было множество неприятностей, отразившихся на судьбе самого дона Луиса, уже ничего об этом не узнавшего. Но инквизиция тщательно обновляла свои генеалогические досье. Этот пример хорошо показывает сложность и запутанность испанской ситуации, на которую существенно повлияли евреи и мавры, и где было общепринятым мнением, как мы это вскоре увидим, что вирус еврейства передавался по наследству (в современных терминах речь могла бы идти об особом патологическом гене).
Само это убеждение, это подозрение, висевшее над головами новообращенных христиан, даже если они не являлись sambeniti в прямом смысле этого слова, вызывало в них горечь и сомнения, в результате их правоверность оказывалась менее твердой, чем у потомственных христиан. Горожане, как правило, хорошо
