образованные, они оказывались вдвойне открытыми для новых идей; таким образом возникал своего рода замкнутый круг, который подкреплял общепринятую идею о вредоносности еврейской крови.
Что же касается настоящих тайных иудеев, т. е. испанских марранов, то террор инквизиции истребил их до такой степени, что к 1570-1575 годам их уже практически не осталось. Но в 1580 году превратности истории способствовали тому, чтобы борьба с марранизмом вышла на первый план в задачах кастильской инквизиции и к тому же усилила испанскую манию по поводу евреев.
В 1580 году после поражения и смерти в Марокко короля Себастьяна Португалия была присоединена к Испании. Португальская инквизиция, существовавшая уже около тридцати лет, удвоила свои усилия. В то же время переход через испанскую границу оказался сильно упрощен, в результате чего португальские марраны, гораздо больше утвердившиеся в традициях тайного иудаизма, чем испанские новообращенные, в больших количествах распространились по всему полуострову. Вовлеченные в борьбу с инквизицией, они содержали в Риме что-то вроде постоянного лобби, с помощью значительных взносов в папскую казну добивавшееся коллективных помилований, которыми в основном пользовались богатые марраны, в то время как бедные и неудачники попадали на костер. В результате всего этого испанское население пришло к убеждению, что португалец и еврей – это одно и то же. Что касается других народов, то они легко распространили аналогичное подозрение на всех жителей Иберийского полуострова, чему имеется бесчисленное количество свидетельств от Рабле до Мартина Лютера (В «Гаргантюа и Пантагрюэле» Пантагрюэль не принимает испанское оружие, потому что «его отец ненавидел всех этих идальго, марранизированных как сам Дьявол». Что же касается Лютера, то он восклицал: «Я предпочитаю иметь дело с турками как с врагами, чем с испанцами как с сюзеренами, большинство из них марраны, обращенные евреи».).
Культ чистоты крови или иберийский расизм.
Первые декреты, устранявшие обращенных евреев из общественной жизни Испании, были приняты во время восстания потомственных христиан Толедо в 1449 году. Это весьма показательно: статуты «чистоты крови», ничего общего не имеющие с христианскими принципами, были сформулированы и навязаны общественным мнением. Государственная власть всего лишь их санкционировала; церковь сделала то же самое, хотя иногда и не без некоторого сопротивления. Семантическое развитие отражает постепенное усиление расистских концепций – термин «новообращенный христианин», или «конверсо», первоначально обозначавший именно принявшего христианство еврея или мавра (мусульманина), расширил свое значение и стал обозначать всех, у кого были еврейские предки. Отметим сразу же, что потомкам мусульман практически не приходилось особенно страдать от дискриминации: с одной стороны, они рассматривались как имеющие языческое, а не еврейское происхождение; с другой стороны, в подавляющем большинстве они были крестьянами и не претендовали на почести и должности.
После событий в Толедо многочисленные корпорации во всех городах приняли решения не допускать «новых христиан» в свои ряды. Были также города, особенно в стране басков, которые запретили им проживание на своей территории. Таким образом видно, что это движение зародилось среди городской буржуазии; в эпоху, близкую по времени к массовым обращениям евреев в христианство, статус «старых» (или потомственных) христиан устанавливался на основании общественного мнения и не требовал еще никакой системы генеалогических доказательств. Хотя отношение знати было в целом более сдержанным, рыцарские ордена включились в общее движение: с 1483 года орден Алькантара ввел принцип доказательства чистоты крови для своих членов; орден Святого Иакова сделал то же самое в 1527 году со специальным исключением из этого принципа в пользу потомков мавров. Установился также обычай исключать новообращенных христиан из сферы благотворительной деятельности религиозных фондов и не допускать их в так называемые «Colegios Mayores», элитные университетские колледжи, из выпускников которых рекрутировалась правящая каста Испании. Именно в этих питомниках будущих министров и будущих прелатов процедура доказательства чистоты крови в дальнейшем стала особенно скрупулезной и причудливой.
Что касается церкви, то ситуация варьировалась в разных монашеских орденах и провинциях. Орден Святого Иеронима был первым, который в конце XV века ввел ограничения в свой устав; францисканцы сделали то же самое в 1525 году; у доминиканцев каждый монастырь следовал своим собственным обычаям; ниже мы обсудим, как обстояли дела у иезуитов. В данном случае речь шла о менее жесткой дискриминации, чем у мирян. Большинство орденов допускало в свои ряды конверсо из семей, исповедующих христианство на протяжении четырех поколений. В случае обычного духовенства практика была еще более разнообразной: были епархии, в которых новообращенный не мог стать даже певчим в хоре, но были и другие, где ничто не препятствовало ему стать епископом.
К середине XVI века статуты чистоты крови приобрели силу закона. С 1536 года локальный конфликт побудил Карла V встать на сторону потомственных христиан и дать свою императорскую санкцию статутам. Но решающую роль сыграло очищение капитула Толедо, в котором новообращенные приобрели могущественные позиции.
Человек, объявивший им войну, Хуан Мартинес Силисео, архиепископ Толедо, был воплощением образа мыслей потомственных христиан. Он родился в семье простых тружеников, его юность была полна всевозможных авантюр – он сбежал из дома в возрасте шестнадцати лет, затем изучал теологию в Париже, был выбран на роль наставника инфанта Филиппа (будущего императора Филиппа 11); в 1544 году он стал архиепископом Толедо. На протяжении всей своей жизни он испытывал к новообращенным бешеную ярость. Без сомнения низость происхождения предрасполагала его к этому; посути дела люди такого рода, которые добились успеха благодаря своим достоинствам, а не по праву рождения, и к которым наследственная аристократия продолжала относиться свысока, часто оказываются склонными найти какие-то иные черты аристократизма в своем происхождении. Это соображение, которое часто возникало в связи с другими проявлениями расизма, содержит основную формулу испанского расизма: хотя все «старые или потомственные христиане» не могли быть hidalgos (имеющими родословную), все по определению были limpios (чистой крови).
После продолжавшихся три года интриг, Силисео удалось полностью убедить императора в своих взглядах, добиться одобрения статутов папой, а также заключения в тюрьму его постоянных противников – заразившихся еврейским духом аристократов Толедо. Начиная с этого времени, хотя споры еще продолжались, дело новообращенных было безнадежно проиграно.
Нет ничего более показательного, чем аргументы, выдвигавшиеся Силисео в пользу статутов, в обстоятельной докладной записке, представленной им Карлу V. Свои богословские аргументы он в основном черпал в Библии, что вполне естественно, напоминал ли он о том, что служба в Храме могла быть доверена лишь одному только колену левитов, или сравнивал новообращенных с аммонитянами и моавитянами. Но он также умел находить аргументы и в евангелиях. Само явление Христа среди евреев, восклицал он, указывало на то, что он знал об их испорченности и хотел принести исцеление туда, где в этом была самая большая необходимость. Он цитировал Евангелие от Матфея: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (1Х,12). Это высказывание было адресовано мытарям. Но даже жизнь сподвижников Иисуса обеспечивала Силисео аргументами в пользу доказательства врожденной испорченности еврейской расы: разве все они не покинули Господа накануне его страстей? Что же касается еврейского происхождения Богоматери, то теология Силисео просто и откровенно обходила стороной этот вопрос, так что предвосхищая «арийского Христа» нацистской теологии, он практически был близок к тому, чтобы признать Иисуса «потомственным христианином». Наконец, он противопоставлял благородную старую христианскую веру бесплодной эрудиции священников из числа новообращенных таким образом, что она также напоминает некоторые общие места антисемитской пропаганды современной эпохи. Хочется сказать, что архиепископ Севильи был их видным непризнанным предшественником.
Толедское дело вызвало отклики по всей Европе. В Париже Анри Моруа, профессор Священного Писания в Сорбонне, опубликовал в 1552 году длинный трактат, в котором он брал под защиту «потомков
