условлено,- в Рукописное отделение Библиотеки имени В. И. Ленина. Туда же переданы на хранение фото с автографов, которые принадлежат господину фон Кёнигу. Мне предстоит сделать отчет о поездке – сперва в Министерстве культуры СССР, а потом и по телевидению.
…Сижу перед камерой в студии, поднимаю со столика лермонтовские реликвии одну за другой.
– Вот,- говорю,- акварельный автопортрет. Лермонтов изобразил себя в бурке, на фоне Кавказских гор. Это подлинник. До сих пор мы видели только копию.
Показал – отложил.
– А это – неизвестная картина Лермонтова. Арба спускается к реке, волов удерживает погонщик в островерхой грузинской шапке. А тут притаились горцы…
Показал – и убрал. Поднимаю портрет Верещагиной:
– Это фото со старинной литографии, на которой изображена Александра Михайловна Верещагина… Ей принадлежали все эти вещи, отыскавшиеся в Федеративной Германии. Фото подарил нам ее правнук – доктор фон Кёниг.
Показал и отложил в сторону.
Могу ли я знать, что происходит в это время в Москве, на Кутузовском проспекте, 11?
Нет, не могу,
Почему?
Потому что мне телезрителей не показывают.
Между тем на Кутузовском разыгрывается напряженная сцена.
Сидящая у телевизора восемнадцатилетняя художница Наталья Константиновна Комова вскакивает, хватает телефонную трубку, звонит своей бабушке Инне Николаевне Солнцевой, по мужу Полянкер. Бабушка живет в другом районе Москвы.
– Ты телевизор смотришь?
– Смотрю.
– Фотографию видела?
– Видела.
– Так ведь это портрет совершенно такой же, как тот, что висит в твоей комнате!
– Да, я тоже удивляюсь, такой же!
– Ну, так я тебя поздравляю: это не твоя бабушка, а Александра Михайловна Верещагина. А ты откуда ее взяла, литографию?
– Я вынула ее из альбома.
– Какого альбома?
– Нашего, старого…
– А где этот старый альбом?
– Господи! Что же ты у меня спрашиваешь, когда он у вас, на Кутузовском! За зеркалом посмотри.
Девушка бросается к зеркалу и достает огромный альбом 30-х годов прошлого века. Начинает листать и…
Обнаруживает карандашный рисунок с подписью:
«М. Лермонтов» – неизвестный портрет какой-то молодой женщины.
На другой день Наталья Комова и брат, постарше ее, скульптор Олег Константинович Комов, приезжают ко мне домой с альбомом и окантованной литографией, изображающей Верещагину. Невольная ошибка Инны Николаевны Солнцевой разъясняется.
Ее появление на свет вызвало трагические последствия – мать умерла. Услышав об этом, отец новорожденной застрелился. Инна Николаевна воспитывалась без родителей. Ей было известно, что бабушка, мать ее матери, родом из Франции. И, увидев в альбоме старинную литографию с пометой «Paris», она окантовала и повесила на стену. Теперь уже ясно – это не бабушка, не француженка, а Верещагина- Хюгель. Но Инна Николаевна привыкла видеть это изображение и расставаться с портретом не хочет. Дело ее!
Интересуюсь, нет ли чего-нибудь за окантовкой, на обороте.
– Бабушка говорит, что нет,- отвечает Наташа Комова.- Но она давно не смотрела. Надо расколупать…
Повезли литографию «колупать» в Музей Пушкина.
Надписей нет.
Не менее интересен альбом, из которого вынута литография: стихи Пушкина, Веневитинова, Ростопчиной, Бенедиктова, французских поэтов: Ламартина, Гюго, Барбье…
Списано чьей-то неизвестной рукою из книг. Но больше всего в этом альбоме Лермонтова. Есть рисунок с подписью Шан-Гирея, троюродного брата поэта, того самого, которого в 1838 году Лермонтов «таскает» за собою, по словам матери Верещагиной. На рисунке проставлен год: «1838». Кстати, и портрет Верещагиной тоже 1838 года. Видимо, этого времени и альбом.
Чей?
А… (подпись неясная)
А Строчкой ниже – очень размашисто:
Очень нужно. Мария Ловейко.
Прочитав эту отповедь, обиженный обожатель взял перо и вставил отрицательные частицы «не». Получилось;
И снова почерком Марии Ловейко приписано:
В чужом альбоме никто не посмел бы заниматься такими писаниями. Очевидно, альбом и принадлежал этой Марии Ловейко.
Кто же она такая?
