– Алеж зжвините, не маю часу.
– Да ну тебя! Не ломайся!.. Давай, что ли, вексель!
– Н-но... А и сшто с того будет? – расставил Ицка свои растопыренные ладони.
– Как «что будет»?! Ты мне дашь деньги, я тебе подпишу вексель – и только.
– Алеж таки жидовски пурценты, хай им чо-орт! И мине ж так жалко з вас... И за сшто ви тому сшволачу будете платить так замного?!.. Пфу!..
– Да ну тебя, в самом деле! Не мучь, пожалуйста, давай скорее!
– Н-ну, как ви вже так хочете, той хай будет так! Хай будет по-вашему!
И Штралецкий с покорным видом снова выложил на стол вексель и деньги.
Через пять минут сделка была окончена. Болиголова принялся пересчитывать пачку.
– Ицка! – с неприятным недоумением воскликнул он, дойдя до последней бумажки. – Да ведь тут не пятьсот, а только четыреста пятьдесят!
– То так есть, – утвердительно согласился Штралецкий.
– А где ж остальные?
– А то ж, зжвините, то ж пойдут за пурценты... То вже такий перадок, жебы пурценты наусегда за мясёнц упярод.
– Да ведь я таким образом опять останусь без копейки?!
– А на сшто вам кипэйке? Ви ж аймеете крадит! Гхаросши гасшпида живут без кипэйке, и нигхто с того не жалуеее, абы был крадит!
Делать нечего – и огорченному поручику волей-неволей пришлось согласиться с этим убедительным аргументом.
Проходит месяц – и как раз день в день, час в час к Болиголове является Ицка Янкелевич Штралецкий.
– Зжвините, я прийшол напомнить...
– Знаю, знаю! И сам не хуже тебя помню, да делать-то, брат, нечего: денег нет, не получил еще.
– Пфс... Когда ви хочете зжнать, то я и сам в сабе так мисшлял, сшто ниет... Н-ну, а сшто ж теперь будет?
– Не знаю. Что захочешь, то и будет.
– То надо вэксюл до претэсту...
– Протестуй, пожалуй.
– Алеж с того будет сшкандал?!
– Как знаешь.
– Н-ну, я не хочу, каб вам был шкандал, бо я вас так люблю и вважаю... И на послю того зачем вам будет сшкандал? Ну, скажить пизжалуста!
– Однако как же ты думаешь сделать?
– Н-ну, и сшто я буду думать?! Я ж завеем маленькаво щаловек, сшто я могу сабе думать?.. То вже ви за мине додумайтю.
– И рад бы, Ицка милейший, да придумать ничего не могу. Думай уж ты за меня, я тебя уполномочиваю.
– Я?! Пфс... Н-ну, як так, то за позволеньем паньским, як пан позволи, то я б сабе думал, сшто налейпш за всего знов переписать вэксюл.
– Ицка! – воскликнул повеселевший Болиголова. – Майн аллерлибстер Ицка! У тебя, черт возьми, гениальная голова! Умри, Ицка, – лучше этого ничего не сочинишь ты!
«Гасшпидин» Штралецкий тотчас же вытащил из бокового кармана дедовский бумажник, аккуратно порылся в нем и достал вексель Болиголовы вместе с новою вексельной бумагой.
– Писайте, васще благхородю, «од сего щисла повинен есть на сшюмма пьятсот пьятьдесент пьять рубли на одного мясёнц». Болиголова просто в ужасе некоем положил перо.
– Ицка! – прервал он еврея. – Ицка! Умилосердись! Ведь десять процентов, я понимаю, можно еще, пожалуй, дать за месяц, но на два – это, согласись сам, будет уже слишком «замного». Это невозможно!..
– Писайте, васше благхородю, – настойчиво, но деликатно повторяет Ицка. – Писайте «од сего щисла повинен есть на сшюмма пьятсот пьятьдесент пьять рубли...»
– Ицка! Проклятый! Ведь это уме проценты на проценты! Ведь ты без ножа режешь!
– Зжвините, як то молена без ножа зарезать?! Сшто это ви таково гаворитю! – оправдываясь, с чувством собственного достоинства, отмахивается йцка. – И еще в додатек, каб то был я; а ви ж знаете сшами, сшто то не я, то мой зжнакомий, одного щаловек, то увсе он, а не я... И сшто я з ним буду изделать, як он такий сшволач, такий жид! Он же мине тягнет за горло – ну, а я вже по своем неволю з вас тягну.
– Да ведь вексель на твое имя!
– Ну, а у того сшволача есть другий вэксюл, и тот вэксюл вже ест написанный на маво именю, и он, гавору вам, з мене тягнет! Я ж сшам плачу ему десент пурценты.
В конце концов вексель переписывается еще на месяц совершенно сообразно желанию Ицки.
Проходит новый месяц – и от слова до слова повторяется та же самая история: вексель переписывается снова, но уже не на 555, а на 606 р. 50 к. Болиголова видит наконец, что таким образом незаметно зарвешься гораздо чувствительнее, чем в какой бы то ни было капитанский штосе, а потому твердо решается прекратить дальнейшее, и притом столь систематическое, обирание своего кармана. Но как в этом случае поступить злосчастному поручику?
Приходит следующий срок, приходит и Ицка с предложением обменять старый вексель на новый, в 665 р. 50 к. Но поручик решительно объявляет: делай что хочешь, поступай как знаешь, а переписывать больше ни за что не стану!
– Ну, додумайтю ж, яким бы способем развязатьсе мине из тым сшволачом! Развяжить мине, бо он з мине тягнет!
– Да что, брат, как ни думаю, а выходит все на одно! – вздыхает Болиголова, пощелкивая пальцем об палец, – Из имения раньше четырех месяцев и думать нечего ни о какой получке... А вот, разве что... Если бы в Петербург поехать – там бы, пожалуй, сейчас же у родных достал себе денег и расплатился бы...
– Ну, то писайте им, нехай присылают! – с живостью подхватил Ицка.
– Писал! – с безнадежным вздохом махнул рукой поручик. – Да не помогает... Без личного свидания ничего не поделаешь. Пишут в ответ: приезжай-де сам, потолкуем, посмотрим и устроим как-нибудь все дело. Вот и письмо – читай хоть сам, пожалуй.
И Болиголова для пущей убедительности дал Ицке письмо петербургского родственника. Тот повертел его и так и сяк в руках, постарался прочесть, кое-что разобрал и убедился.
– Ну, то надо ехать до Петерзбургу, – присоветовал он.
– Эге!.. Вишь ты, какой прыткий! Сейчас и «до Петерзбургу»! А на какие шиши я поеду?
– Як то на сшисши? – в недоумении заморгал Ицка.
– Да так, что на дорогу нужны же деньги, а у меня ни гроша.
Ицка раздумался.
– И то вже будет виерно, сшто ви у Петерзбургу сдобудете деньгув? – поборов в себе последние колебания, осторожно спросил он после минуты раздумья.
– Наверное, добыл бы, – удостоверил поручик. – Вот тебе и письмо в доказательство.
– Н-ну, то настягайте ваша сшаблюка, ходите до гасшпидин пулковник и берить отпуск! – самым положительнейшим образом порешил вдруг Ицка.
– Да говорят же тебе толком, что нет у меня денег на дорогу.
– То вже не ваша забота. Берить отпуск.
– Да ведь надо же мне, наконец, и жить чем в Петербурге, хоть на первые-то дни, ну сам подумай!..
– То вже кажу, не ваша забота. Берить отпуск, – настоятельно и уверенно подтверждает Ицка,
