Я решила умереть.
Я планировала пойти в горы и сидеть там, пока я не умру.
Пуна находится на плато и окружена горами.
Их видно с любого места, в летнюю ночь - это черные силуэты на фоне розоватого зарева неба со смогом.
Я выбрала дорогу к черным скалам, шла около часа, а потом дорога кончилась.
Я возвратилась к ашраму, выбрала другую дорогу - и оказалась у ворот фабрики!
Приходя в отчаянье, я попыталась снова.
Дорога, которую я выбрала, кончалась группой скал, за которыми была пустошь, а в
отдалении мне были видны огни деревни.
За ними горы.
Я чувствовала, как будто я в суфийской притче.
Я помнила, как Ошо говорил, что мастер забирает у ученика все и меня поразило, что он забрал даже самоубийство.
Это меня рассердило.
Стоя в темноте - некуда идти, нечего делать, я видела абсурдность всего представления и смеялась над собой.
Я дотянула всю драму до ее смехотворного конца, и теперь оставалось только одно - пойти домой и лечь спать.
Потом я представила, что я снимаю мой ум, как шляпу, и оставляю его на скале.
Каждый раз, когда мне в голову приходила мысль, я возвращалась к скале, оставляла ее и снова пускалась в путь.
Вскоре я, раскачиваясь, удалялась от баньяновых деревьев, и танцевала всю дорогу назад к ашраму.
Каждый вечер в течение двух лет я ходила на даршан.
Позже я слышала, как Ошо сказал:
'Раньше я прикасался к третьему глазу людей пальцами, но мне пришлось прекратить это, по той простой причине, что я осознал, что стимулирование третьего глаза снаружи, хорошо, если человек продолжает медитировать, продолжает наблюдать - тогда первое переживание, идущее снаружи, вскоре станет его внутренним опытом.
Но глупость человека такова, что когда я прекращаю стимулировать ваш третий глаз, вы прекращаете медитировать.
Вы скорее начинаете просить больше и больше об энергетических встречах со мной, потому что вам не нужно ничего делать.
'Я также начал осознавать, что для разных людей, необходимо разное количество и качество энергии снаружи - а это очень трудно решить. Иногда кто-то полностью падает в кому; слишком сильный шок. А иногда человек настолько замедленный, что ничего не происходит'.
('Восставший', 1987)
Моя любовь с Татхагатом была по-прежнему свежая и волнующая, и потом Риши вернулся на несколько недель в мою жизнь, и некоторое время я была счастлива и переполнена тем, что мне посчастливилось любить двоих мужчин.
Однажды, в то время, которое на Востоке известно как сандья-промежуток, когда день переходит в ночь, я стояла на крыше и наблюдала за полетом журавлей, которые летели на фоне садящегося солнца на ночь к своим гнездам на реке, и неожиданно пришла печаль.
У меня было все, что я возможно хотела, но у меня было все равно это назойливое чувство:
'Нет, это не то, есть что-то большее'.
Дни проходили за днями, но Татхагат и я не могли дать друг другу то, что мы хотели. Я не знала тогда, что другой человек не может дать того, чего нет в тебе самом. То, по чему я тосковала, было во мне, это знание себя - все остальные желания всегда будут неудовлетворенными.
Чем больше времени мы проводили вместе, тем больше я требовала и я ревновала каждый раз, когда он бросал взгляд на другую женщину.
Я решила, что с этим человеком я превзойду ревность, но я просто застряла на модели поведения, которая постоянно играла мелодию в моей голове, которая называется самоистязание.
Я написала Ошо о моих попытках преодолеть ревность, о том, как я становлюсь несчастной.
Я получила ответ: 'Этим путем не выйти за пределы ревности. Оставь его и будь одна'.
Так что я закончила свою любовную связь и каждую ночь сидела на крыше в 'медитации'. Но я не могла медитировать.
Я ожидала сатори.
Это звучало так: 'Ну хорошо, я оставила своего друга, где же моя награда?
Где же блаженство?'
Через неделю Вивек принесла мне весть, что Ошо увидел на дискурсе, что 'я, очевидно, совершенно расстроена из-за него. Возвращайся к своему другу'.
Я вернулась к нему, но с гораздо большей осознанностью.
К чему же я на самом деле вернулась?
К счастью, его виза заканчивалась, и ему пришлось уехать.
Я поехала вместе с ним в Бомбей, проводить его на самолет.
Я должна была устроить ему хорошие проводы.
Это был первый раз, когда я уехала от Ошо.
Мы остановились в пятизвездочном отеле 'Оберой', и в день нашего приезда, в лифте, лифтер заметив нашу одежду и малы, повернулся к нам и сказал: 'О! Кто-то бросил нож в вашего гуру этим утром! '
Мы бросились звонить в ашрам.
Это было правдой.
Была попытка покушения на жизнь Ошо во время утреннего дискурса.
Неожиданно все, друг, праздники в Бомбее, все стало казаться тщетным.
Что я делаю здесь, в Бомбее?
Гоняюсь за снами.
Индуистский фанатик встал во время беседы и бросил нож в Ошо.
В это утро в аудитории было двадцать полицейских в штатском.
Информация о готовящемся покушении просочилась, и полицейские прибыли, чтобы 'защитить' Ошо.
По крайней мере это то, что говорили они. Все оказалось наоборот.
Было две тысячи свидетелей его атаки, включая полицию.
Этот человек, Вилас Туп, был арестован и уведен.
Потом он был освобожден совершенно невредимый.
Судья сказал, что поскольку Ошо продолжал дискурс, попытки покушения на жизнь не было! То, что Ошо не прекратил говорить, когда в него был брошен нож, говорит кое-что о его спокойствии и сконцентрированности.
Я наблюдала его однажды близко, когда человек сидящий у его ног, который должен был принимать санньясу, неожиданно вскочил, угрожающе поднял вверх руки и закричал, что он послан Иисусом.
У Ошо не дрогнул ни один мускул.
Он сидел, расслабленный и только немного улыбнулся и сказал 'очень хорошо' в сторону сдвинувшегося.
Я помню, что в 1980 Ошо много говорил о политиканах и о том, какие они коррумпированные и хитрые.
Я не могла на самом деле поверить, что это правда.
Мои обусловленности состояли в том, что я думала, что тот, кто правит страной, хороший человек; может быть, случаются какие-то ошибки, но в принципе он должен быть хорошим человеком.
Мне пришлось учиться на собственном опыте.
