Для меня это было типично для характера и личности Шилы.
Она была необработанным алмазом.
Мое понимание Ошо и того, как он работает с людьми, состоит в том, что он видит вне пределов личности.
Он видит наш потенциал, нашу буддовость, и он доверяет нашим высшим возможностям.
'Я доверяю моей любви', - я слышала как он говорил, - 'я доверяю, что моя любовь трансформирует вас'.
В нью-йоркском аэропорту нас встречала Сушила.
И ее личность, и ее физический облик заслужили ей имя матери-земли; она очень прямая и достаточно крепкий орешек. Я встречала ее только в аэропортах.
В этих случаях создается впечатление, что она начальник отдела таможни и багажа.
Все носильщики работают на нее и, когда приходит время заполнять таможенные декларации, она одновременно везде.
Такое беспокойство идти вместе с Ошо через хаос аэропорта и стараться защитить его от запахов, которые могли бы вызвать приступ астмы.
В Пуне я знала, что приступ может быть от малейшего запаха духов, или однажды от запаха материала новых штор.
Он был очень хрупок в теле, особенно сейчас с болью в спине.
Что мы будем делать, если власти остановят его и заставят некоторое время ждать?
Но все это беспокойство никак не отражалось на Ошо.
Он спокойно шел через аэропорт, не смотря ни влево, ни вправо.
Я подумала, что он так удовлетворен и расслаблен в себе самом, что окружение никогда не касается его.
Вышли из аэропорта.
Нью-Йорк! Я не верю!
Путь в Нью-Джерси был достаточным потрясением.
На улицах не было людей, не было даже бродячей собаки, мили и мили домов и машин без признаков жизни.
Небо было спокойным и серым, без облаков, без солнца.
Это было прямой противоположностью Индии, где посредине перенаселенности и нищеты билось сердце полное жизни и цвета.
Я взглянула на заброшенные улицы Нью-Джерси, и на мгновение меня охватила паника, потому что мне вдруг пришло в голову, что был атомный взрыв и все мертвы.
Мы поехали по извилистой дороге вверх по холму, через сосновый лес и прибыли в замок.
По той же извилистой, лесной дороге был путь к монастырю; он был прямо перед воротами замка, и монахи бродили в лесу в своих белых рясах.
Все было прямо из сказки братьев Гримм, посреди пригорода Нью-Джерси.
Усталая и потрясенная, я сидела на лугу вместе с группой в тридцать санньясинов.
Пока мы ждали прибытия Ошо, мы все свалились кучей и уснули.
Потом кто-то закричал, что он едет, и мы подняли наши сонные тела и сложили руки в намасте.
Все было таким новым.
Я с трудом осознавала, что я была вместе с Ошо на самолете; я сидела на лугу и ждала его появления в первый раз.
Много лет в Пуне мы видели Ошо только в одеждах одного стиля - белые и прямые сверху донизу.
Я проводила много часов, отглаживая острые как нож складки на рукавах, так как это была единственная деталь.
Теперь, на нем была длинная вязаная куртка на робе с черно-белой каймой по краю и черная вязаная шляпа.
Он выглядел всегда таким радостным, что может видеть всех; его глаза искрились и он улыбнулся, когда сделал намасте всем нам, и прошел так грациозно к каменным ступенькам ведущим ко входу.
Он посидел несколько минут с нами на лугу с закрытыми глазами...
Это было напоминанием для меня, что в Индии или в Америке, когда мои глаза закрыты, я в том же самом месте.
Я несла тишину моей медитации в ашраме в Индии внутри меня.
Когда мой ум спокоен, нет стран, нет даже мира.
Комната Ошо все еще перестраивалась, и временно он должен был жить в двух маленьких комнатах на самом верху замка, куда он мог подниматься на лифте.
Меня испортила Пуна, где у меня была безукоризненная комната для стирки, такая тихая и отделенная от сутолоки и суматохи Ашрама.
На самом деле никому даже не разрешалось входить в мою комнату для стирки.
Должно быть, я чувствовала себя примадонной, потому что теперь я была в ужасе, когда обнаружила, что моя комната для стирки находится в подвале.
Хотя часть была очищена, подвал есть подвал, он был полон мусора и паутины.
Периодически, трубы, которые проходили в подвале, лопались и извергали душ из пара или газа.
У меня начался катарсис, когда я обнаружила, что нет даже ведра, но я была своевременно позабавлена чудесами современного мира, когда в тот же день прибыло не только ведро, но и стиральная машина.
Я установила свою стиральную линию в башне замка.
Проходя по лестнице, где гулял ветер, я много раз вспоминала, как я поднималась на башню собора Нотр Дам в Париже (нет, не как горбун).
В определенные моменты, поднимаясь и спускаясь по таким лестницам (в Лондоне тоже было несколько станций метро, в которых был тот же самый эффект), голос в моей голове говорил: 'Эта лестница в бесконечность; она никогда не кончится'.
И всегда, на мгновение, я верила в это и видела свою жизнь растянувшейся передо мной, вечно на этих ступенях.
Но потом, последний поворот, по узкой лестнице, ветер вокруг и я натыкаюсь на тяжелую деревянную дверь и стою на вершине башни.
Подо мной море зеленых полей и домов, а потом огромный раскинувшийся туман и в тумане плавает другая планета, называемая Город Нью-Йорк.
Я вижу это так ясно, и небо розовато-оранжевое тлеет за ним.
Ошо исследовал и экспериментировал со своей новой американской жизнью с детским энтузиазмом.
Он много лет ел одну и ту же еду - рис, дал (горох) и три сорта овощей.
За его диетой всегда тщательно следили, для того, чтобы диабет, от которого он страдал, был под контролем.
Деварадж сидел на кухне и взвешивал каждый грамм пищи, чтобы подсчитать калории.
Мне было трудно понять хрупкое здоровье Ошо.
Я вспоминаю, что когда я в Лондоне сидела в белом туннеле, в медитационном центре, я первый раз увидела фотографию руки Ошо.
Я заметила тогда, что он не может быть просветленным, потому что у него такая короткая линия жизни.
Это должно быть христианская обусловленность заставляла меня думать, что просветление означает, что человек становится бессмертным.
Так что для нас было большой новостью, что Ошо экспериментирует с новой едой - американским геркулесом, омлетами и однажды даже спагетти, которые он вернул нетронутыми, сказав, что они напоминают индийских червей.
Он немного смотрел телевизор и совершил несколько путешествий в Нью-Йорк.
Ошо исследовал весь замок и оказывался в самых неожиданных местах, улыбаясь, когда мы
