ОКТЯБРЬ, 28, 1985.
'Лиар' только что приземлился в Шарлотте, Северная Каролина, я выглянула в темноту и увидела, что аэропорт был пуст.
Несколько тонких высоких кустов колыхались от ветра, поднятого самолетом, когда он коснулся земли и выключались моторы.
Нирупа увидела Ханью.
Ханья, с которой мы должны были быть вместе в Шарлотте, была невероятно молодая свекровь Нирупы.
Она стояла на взлетном поле вместе со своим другом Прасадом.
Нирупа с энтузиазмом позвала Ханью, и в этот момент почти одновременно с разных сторон раздались громкие крики 'руки вверх', которые швырнули меня в другую реальность.
Я была в ужасной яме на мгновение, и потом сознание выплыло оттуда и сказало:
'Нет, это не может быть наяву'.
За две секунды самолет был окружен примерно пятнадцатью человеками, с оружием, которые целились в нас.
Это было действительно нечто: темнота, мигающие огни, визжащие тормоза, крики, паника, страх, все это разлито вокруг меня, но я слишком осознавала опасность, чтобы не быть никакой другой, кроме как спокойной.
'Даже не чихай', - говорила я сама себе, - 'потому что эти люди будут стрелять'.
Не было сомнений, они были испуганы.
Свободному репортеру, который интервьюировал власти три года спустя, сказали и показали доказательства, что в сообщении, которое эти люди получили, говорилось, что должны быть арестованы пассажиры этих двух самолетов. Им сообщили, что мы спасающиеся от правосудия преступники, что мы террористы, вооруженные пулеметами. Эти люди были одеты в куртки лесорубов и джинсы. Я думала, что это орегонские сельские жители, которые приехали, чтобы украсть Ошо.
Нам не сказали, что мы под арестом или что эти люди агенты ФБР. Я смотрела на профессиональных убийц. Они выглядели извращенными и бесчеловечными; у них не было глаз с каким-то выражением, на их лицах просто блестели дырки. Эти люди кричали, чтобы мы вышли из самолета с поднятыми вверх руками. Но несмотря на то, что пилот открыл дверь, мы не могли выйти, потому что кресло Ошо занимало треть самолета и стояло на дороге к двери. Мы старались крикнуть нашим захватчикам, что мы не можем выйти, а они, должно быть, думали, что это какая-то уловка, во время которой мы, может быть, заряжаем свои пулеметы. Они начали нервничать, и свет был направлен прямо мне в лицо через окно. Я повернулась, и в двенадцати дюймах от моего лица был ствол ружья, а в конце ружья было очень напряженное и испуганное лицо. Я поняла, что он больше испуган, чем я, и это было опасно.
После сцены, которая подошла бы Монти Питону, с вооруженными людьми, кричащими нам противоречивые приказы: 'Замрите', 'Выходите из самолета' и 'Не двигайтесь', кресло Ошо было вынуто, люди прыгнули в самолет и чуть не выстрелили Мукти в голову, когда она нагнулась, чтобы надеть свою обувь.
Когда мы вышли на взлетную полосу, мы стояли руки вверх, ноги расставлены в стороны, животы прижаты к самолету, и нас обыскали.
Когда на нас грубо надели наручники, я повернулась к Ханье и сказала: 'Все будет в порядке'. Потом мы сели в зале ожидания аэропорта, окруженные вооруженными людьми, которые сидели за столами, буфетами и растениями в кадках, а их оружие было направлено к входу, в ожидании посадки самолета Ошо. Был звук тяжелых бегущих ботинок, рук, трущихся о пуленепробиваемые жилеты, шипящие сообщения по воки-токи.
И потом звук одинокого приземляющегося самолета. Следующие пять минут были ужасны. Мы не знали, что они собираются сделать с Ошо. Нирупа попыталась выйти в стеклянные двери, которые выходили на взлетную полосу, надеясь, подать предупреждающий сигнал, но ей приказали вернуться на свое место под дулом автомата. Я чувствовала смертельное спокойствие ожидания, беспомощность, когда вы находитесь в руках жестоких людей.
Напряжение в покинутой комнате, в которой мы ждали, было удушающим, а потом послышались панические крики вооруженных людей. Они не могли понять, почему самолет приземлился, а моторы все же работают. Это было сделано для того, чтобы работали кондиционеры для Ошо, но они не знали этого и сходили с ума. Проходили мгновения, и я чувствовала болезненную пустоту. Затем Ошо вошел через стеклянные двери в наручниках, и по обе стороны от него были люди, которые держали свое оружие наготове. Ошо вошел, как будто он шел в Будда Холл давать утренний дискурс своим ученикам. Он был спокоен, и улыбка появилась на его лице, когда он увидел всех нас, сидящих и ждущих его в цепях. Он вышел на сцену в драме, совсем другой драме, которую он никогда не испытывал раньше, и все же он был тем же самым. То, что случалось с Ошо на периферии, никогда не затрагивало его центра, таким должно быть глубоким и спокойным водоемом он был.
Затем последовало фиаско, когда наши захватчики прочли список имен, из которых я не узнала ни одного. Драма становилась еще более непонятной. 'Вы захватили не тех людей', - сказала Вивек. Неправильное кино, неправильные люди - все это было странно для меня. Человек, читавший список имен, посмотрел на меня как альбинос, который покрасил свои волосы в красный цвет. У него были сильные сексуальные вибрации, и я подумала: 'Держу пари, что ему нравится причинять людям боль'. Мы снова спросили, находимся ли мы под арестом, но не получили ответа. Нас всех вытолкнули наружу, и там было, по крайней мере, двадцать ожидающих полицейских машин с красными и голубыми мигалками.
В этот момент Ошо отделили от нас и посадили в машину одного. Мое сердце ушло в пятки; и когда я сидела в одной из машин, я нагнула голову, положила руки на пустое место, где раньше находилось мое сердце, и мой потрясенный ум затопило сознание, что происходит что-то действительно ужасное. Ни разу полиция действительно хорошо не рассмотрела нас. Если бы они посмотрели, нас бы не заковали в цепи и с нами не обращались бы как с виновниками массовых убийств.
Они бы увидели четверых очень женственных женщин тридцати с лишним лет, таких же опасных, как котята, и двух зрелых интеллигентных мужчин с элегантностью и мягкостью, которых они не видели раньше, а Ошо... что сказать об Ошо... просто посмотрите на его фотографию.
Во время всего эпизода ареста я просто не могла поверить, что американцы смотрят арест Ошо, и не могут увидеть контраст между ним и его захватчиками, между Ошо и другими людьми, которых они когда- либо видели на их экранах телевизоров. Я смотрела телевизор в тюрьме и видела фильм о том, как нас доставляли из тюрьмы в суд и обратно. Телевизионные программы были громкими, вульгарными, полными насилия, и потом неожиданно на экране был древний мудрец, святой человек, улыбающийся миру, его руки и ноги были в цепях. Он поднимал свои скованные руки в намасте миру, который пытался разрушить его. Но никто не мог видеть его.
Нас повезли сломя голову в военную тюрьму, и я думала: эти люди сумасшедшие или что? Улицы были пусты и спокойны, и все же нас везли таким образом, что нас кидало в конец машины, и мы стукались о стены и двери, ушибая колени и плечи.
Ошо был в передней машине, его везли так же, и я думала о нем, о его хрупком теле, и позвоночнике, который был не в порядке. Позже Ошо сказал: 'Я сам отчаянный водитель. За всю мою жизнь я совершил только два преступления, и это было превышение скорости. Но это не было превышение скорости, это был совершенно новый вид внезапной остановки, безо всяких причин, просто, чтобы я испытал удар.
Мои руки были скованы, мои ноги были в цепях, и у них были инструкции, куда надеть цепь на моей талии, в точности в то место, где у меня болела спина. И это происходило каждые пять минут: неожиданно быстро, неожиданная остановка просто, чтобы я получил как можно больше боли в спине. И никто не сказал: 'Вы причиняете ему боль'.
Прибыв в тюрьму, Джаеш, удивленный новым поворотом, который принял его отпуск, воскликнул с наигранным гневом: 'Кто заказал этот отель?' Мы провели ночь на стальных скамейках, и нам ничего не давали есть или пить. Туалет был в середине комнаты, так что 'электронный глаз' около двери мог следить за каждым нашим движением.
