мало, как и о прошлом своего родителя. Периодически дядя Олаф исчезал куда–то на несколько месяцев, но мы не удивлялись — его работа была связана с постоянными поездками, и никаких странностей в его поведении я не видел. Они стали заметны потом, намного позднее, когда я уже знал, что именно нужно искать. А пока… пока я воспринимал дядю Олафа просто как добродушного, хорошего, веселого человека, в прошлом занимавшегося наукой.
Таким он казался мне и в мои 10 лет, и в 20, и в 30, и даже в 40, Коренным образом мои представления о дяде Олафе изменились лишь тогда, когда я начал разбирать бумаги в сейфе отца. Потому что почти сразу же я среди прочих вещей наткнулся на небольшую брошюру, озаглавленную «Следы древних в Антарктиде». Автор — О. Вайцзеккер, издана в 1940 году, На обложке — имперский орел и гриф «Совершенно секретно».
С волнением перелистывал я пожелтевшие страницы. Дядя Олаф, оказывается, принимал участие в антарктической экспедиции 1938–1939 годов! Той самой, о которой ходит много слухов, но известно очень мало правды.
Конечно же, вскоре я уже ехал на своем «мерседесе» (предпочитаю немецкие машины — видимо, сказывается мое происхождение) к домику Вайцзеккеров. Дядя Олаф был уже глубоким стариком, но находился в удивительно здравом рассудке. Старческое слабоумие не коснулось его до самой смерти. Поэтому я был уверен, что узнаю интересующие меня детали.
Дядя Олаф обрадовался моему приезду — в конечном счете он относился ко мне как к родному племяннику. Правда, его радость несколько поутихла, когда я объяснил ему цель своего визита. Сначала он пытался отрицать любое свое участие в тайных исследованиях, и, только когда я предъявил ему брошюру, сдался.
Парень, — дядя Олаф по старой памяти называет меня так, хотя у меня уже есть свои взрослые дети, — Я не уверен, что тебе надо это знать. Очень не уверен.
Но почему, дядя Олаф?
—Это очень опасное знание, подчеркиваю, очень. Чем меньше ты знаешь обо всей этой истории, тем спокойнее будет твой ночной сон!
Я уже многое узнал, поэтому спокойным мой сон уже вряд ли будет…
Да, старик Генрих свалял большого дурака, что не сжег все бумаги заранее. Все хранил их зачем–то. А потом скончался так скоропостижно, что не успел принять никаких мер. Тебе не надо бы знать все это…
Дядя Олаф, — сказал я твердо. — Это — жизнь моего отца. Я хочу знать о ней все, В конце концов, я — его сын — имею на это право. Заклинаю вас вашей старой дружбой — расскажите мне о своих исследованиях.
Не уверен, что твой отец одобрил бы это, — усмехнулся старик. — Но я расскажу, Прошу только о двух вещах: во–первых, не рассказывай это никому до моей смерти. Во–вторых, десять — нет, двадцать раз подумай, прежде чем публиковать все это где бы то ни было.
Я пообещал и сдержал свое слово. Дядя Олаф умер в 1996 году. В его завещании был упомянут и я. Правда, доставшееся мне наследство не представляло, на взгляд непосвященных, никакой материальной ценности. Это был пакет с бумагами, среди которых нашлось несколько страничек, озаглавленных просто и кратко. Тем не менее набранный на потрепанной пишущей машинке заголовок без всякого преувеличения потряс меня. Текст назывался:
«Отчет о запуске пилотируемого космического корабля 7 марта 1945 года»
События, описанные в этом документе, казались мне на первый взгляд настолько невероятными, что я не хотел ему верить. Однако, собрав немало косвенных улик, я вскоре убедился, что все написанное на пожелтевшей от времени бумаге — абсолютно чистая правда. И 7 марта последнего года войны с ракетной базы (можно сказать — космодрома) острова Борнхольм был действительно запущен первый в истории человечества корабль.
Если верить документу, в качестве ракеты–носителя выступило изделие А–11. Мне это условное обозначение ранее не встречалось, и, даже перерыв все справочники, я не нашел о нем никаких упоминаний. В конечном итоге я решил связаться по телефону с Музеем фон Брауна в США — может, хоть там что–то слышали о необычной ракете. Оказалось, слышали.
— Да, я припоминаю, — ответил мне пожилой специалист, — мне один раз встречался этот код. Речь идет о проекте, к которому мистер Браун приступил в самом конце 1944 года. Судя по наброскам, это должна была быть тяжелая межконтинентальная ракета, пригодная и для космических запусков. Впрочем, точно мы этого уже не узнаем — до более или менее детальной проработки дело не дошло.
— То есть А–11 никогда не была построена? — лишний раз уточнил я, чувствуя себя при этом полным идиотом.
— Ну разумеется! — у собеседника на том конце провода, похоже, сформировалось обо мне такое же впечатление, — Таких эскизов были десятки, неужели вы думаете, что все успели построить? Нет, это был, я бы сказал, довольно фантастический проект, рассчитанный на послевоенные годы!
— А после войны в США он не был реализован?
— В точном виде — разумеется, нет. А общие принципы остались теми же, это очевидно.
И снова я столкнулся все с тем же загадочным явлением: сначала ракету запускают и только потом начинают ее разрабатывать. Бред, театр абсурда, время, пущенное задом наперед. И все же факт оставался фактом: А–11 существовала и была предназначена именно для космических полетов. Далее в отчете было записано следующее:
В 08.43 по берлинскому времени состо ялся старт ракеты носителя А–11 с кораблем «Марс». Старт прошел успешно. Отделение ракеты–носителя от корабля прошло по плану. В 09.03 корабль «Марс» вышел на запланированную орбиту. Пилот корабля Людвиг фон Браун сообщил по радио, что полет продолжается успешно. Расчетное время схода с орбиты — 21.00 по берлинскому времени.
Таким образом, космическому кораблю с первым в мире космонавтом предстояло пробыть на орбите приблизительно 12 часов, после чего вернуться на Землю. Для Вернера фон Брауна это стало бы огромным триумфом, равно как и для всего Третьего рейха, уже корчившегося в агонии поражения. Собственно говоря, успешный космический полет — единственный, за исключением атомной бомбы, серьезный аргумент, который мог бы заставить западных союзников пойти на переговоры. Этот аргумент, однако, так никогда и не прозвучал.
В чем же было дело? Судя по всему, приземление не состоялось. В отчете, найденном в бумагах дяди Олафа, о нем, по крайней мере, нет ни слова. Может быть, отказали двигатели, может, погиб пилот, но запущенный на орбиту космический корабль так никогда и не вернулся обратно.
И все же именно немцам первыми удалось запустить человека в космос. Уже один этот факт говорит о многом, об очень многом. В частности, о том, какое высокое развитие в Третьем рейхе получила наука.
Так я думал. Некоторое время. Пока не задал себе всего лишь несколько простых вопросов.
Итак, в марте 1945 года с космодрома Борнхольм был запущен первый космический корабль, а уже в мае там появились русские. Много ли интересного они обнаружили? Не очень. По одной причине: весь апрель был посвящен немцами лихорадочной эвакуации всех более или менее значимых людей и техники в секретную базу в Антарктиде.
В своей предыдущей книге — «Свастика во льдах» — я уже говорил об этой базе. И рассказывал о подводных лодках, якобы пропавших без вести в массовом порядке в конце войны, Речь идет приблизительно о сотне субмарин, три четверти которых относились к новейшей XXI серии. Все они направились в Антарктиду. Лишь около десятка подлодок попали в порты Южной Америки. Почему?
Дело в том, что нацистские лидеры понимали, что исчезновение такого большого количества судов не может пройти бесследно. Союзники обязательно начнут расследование, и лучше замести следы. Поэтому
