На земле валялась сучковатая палка. За неимением лучшего он решил, что сойдет и она. В любом случае все, что бы он ни нашел, не позволит ему защитить свою жизнь, если у убийцы есть шпага или хотя бы кинжал.
Осторожно он стал продвигаться в глубь тупика, держа перед собой свою смехотворную дубинку, готовый отразить удар. Он не чувствовал никакой тревоги, как будто не осознавал опасности.
Вдруг слева от себя он услышал скрип, как будто исходивший из стены церкви. Звук и правда шел из углубления высотой не больше метра, которое он не сразу заметил. В такой нише только ребенок мог бы встать в полный рост.
— Вы кто? Выходите оттуда! Предупреждаю — я вооружен! — не очень уверенно проговорил секретарь.
Тот, кто стоял в укрытии, даже не пошевелился. Весь до подбородка он был закутан в темный плащ. Широкая черная шляпа надвинута на глаза.
Озадаченный неподвижностью своего противника, Макиавелли даже пожалел, что тот не бросился на него и не вынудил его к открытой схватке.
— Предупреждаю последний раз! Берегитесь! Вам не поздоровится!
Но эти угрозы подействовали не больше, чем прежние, на странного человечка, который по-прежнему не двигался и не сводил с него сверкающих глаз. Как же такому человеку хватило сил поднять Корсоли и пригвоздить его к воротам так, что ноги не касались земли? Ответ возник в мозгу Макиавелли со всей очевидностью; тот, кто стоял перед ним, был не один.
Секретарь обругал себя за глупость и резко обернулся. Он даже не успел поднять своего оружия, как непреодолимая сила вырвала его у него из рук. Чья-то необъятная туша загородила проход. Он попытался оттолкнуть гиганта, но огромный кулак ударил его в висок. Взор заволокло черной пеленой, и Макиавелли медленно сполз в жидкую грязь.
6
— Ну что? — спросила Аннализа дрожащим голосом. — Как он?
Корбинелли сделал вид, что раздумывает, а затем сообщил тоном, который должен был ее успокоить:
— Не волнуйся, ничего страшного нет. У него лишь небольшая царапина на лбу. Через неделю от нее останется только дурное воспоминание.
— А ты уверен, что больше ничего нельзя сделать?
— Вполне! Ему надо отдохнуть несколько дней, полежать в постели и воспользоваться этим, чтобы перечитать труды древних стоиков. На древнегреческом, разумеется.
— Прекрати насмехаться! — сердито упрекнула его девушка. — Мне иногда кажется, что у тебя вообще нет никаких чувств.
— Не злись, Аннализа. Мне не стоило тебя дразнить. Твоего друга просто сильно ударили. Тело — устройство несовершенное, но Никколо молод, и его тело работает безотказно. Скажи ему, чтобы отдохнул, — это единственный врачебный совет, который я могу тебе дать.
Аннализа подняла голову и рукавом платья вытерла слезы. Печаль только красила ее. Длинные, слегка вьющиеся волосы, обычно тщательно причесанные, теперь были в беспорядке, который ее нисколько не портил.
Немного таких красавиц знала Флоренция, подумал врач. Единственное сравнение, которое пришло ему на ум, были изображения женщин на картинах Боттичелли. Он вспомнил, что именно мать Аннализы служила ему моделью, когда он писал тонкое и чувственное лицо своей Венеры.
Устыдившись своей горячности, девушка жалобно посмотрела на врача.
— Ой, извини меня, Джироламо! Не знаю, что на меня нашло и я тебе наговорила таких обидных слов. В глубине души ты, должно быть, так же волнуешься, как и я, но не решаешься это показать. Мне правда жаль…
— Ничего страшного. Послушай, я оставлю тебе Марко на несколько дней. Он приготовит отвары, которые позволят твоему дорогому Никколо быстрее восстановить силы.
— Идет! — заявил мальчуган. — По крайней мере, мне не придется добывать трупы с Деограциасом!
Аннализа отрицательно покачала головой:
— Не стоит. У Джироламо от тебя будет больше толку. А если останешься здесь, то все время будешь развлекать Никколо, и он устанет еще больше.
Лицо Марко озарилось самой обольстительной улыбкой. Но, заметив, что против всяких ожиданий Аннализа устояла перед его обаянием, он выбрал другую тактику. Состроил жалобную гримаску, как маленький ребенок, готовый расплакаться.
— Ну пожалуйста, Аннализа… Мне так хочется!
— Ну хорошо, можешь остаться, — согласилась девушка, сраженная его ангельским видом. — Только не вздумай весь день вертеться у меня под ногами!
— Обещаю!
— На тебя возлагается большая ответственность, — сказал в заключение врач. — Я рассчитываю на тебя. Ты защитишь Никколо от убийц, которые рыщут по городу, а заодно и от слишком неотступных забот некоторых молодых особ.
Гордый своим новым положением, мальчуган выпятил грудь и показал язык Аннализе, чтобы та знала, с какой легкостью он ее провел. Однако он не успел увернуться от пальцев девушки, которая ухватила его за ухо и надрала так, что уже настоящие слезы брызнули у него из глаз.
— Первое правило, — поучал Гвиччардини, — никогда не насмехаться над влюбленной и встревоженной женщиной. Эти два противоречивых чувства делают ее опасной.
Марко смерил его презрительным взглядом.
— С тобой такого не случится! Ни одна женщина в городе, даже если ей заплатить, не решится подойти к тебе слишком близко!
Гвиччардини сделал вид, что готов броситься на мальчишку, который в страхе забился в угол.
— Еще одно такое замечание, и я поручу тебя заботам убийцы!
Пока мальчишки препирались, Макиавелли тихо застонал. Аннализа тут же положила ему на лоб влажную губку.
— Ох, больно, — простонал раненый, ощупывая окровавленную повязку у себя на голове. — Словно у меня вместо черепа перезрелый арбуз…
— Добро пожаловать в мир живых! — радостно приветствовал его Гвиччардини. — Ну ты нас и напугал, старина!
— Когда ночной дозор нашел тебя рядом с трупом, все подумали, что ты умер, — заявил Марко. — Ты еще легко отделался! Расскажи нам, что же произошло?
Но в тот самый миг, когда раненый собирался начать свой рассказ, дверь распахнулась с такой силой, что нетрудно было догадаться, кто пришел. В комнату ворвалась громогласная Тереза, а за ней по пятам — Марсилио Фичино, которого Деограциас извлек из недр Библиотеки Медичи.
— Надеюсь, ты не собирался рассказывать свою историю без нас? — возопила Тереза вместо приветствия. — Ты что это, Никколо, разлегся в постели из-за ничтожной царапины, которая едва кровоточит? Правду говорят, молодежь теперь уже не та, что раньше. В мое время в таком случае выпивали глоток вина, зашивали рану и больше об этом не вспоминали!
Все посмеялись от души, включая Макиавелли, который обрадовался еще больше, когда изобильная матрона положила на кровать набитую снедью корзину.
— Что это?
— Я думаю, добрая тарелочка минестроне поставит тебя на ноги быстрее, чем бабьи снадобья Корбинелли. Я на всякий случай захватила еще бутылочку граппы. Она воскресит и мертвого!
