Это было первым впечатлением о месте, где я оказалась, сложившееся в результате беглого поверхностного взгляда буквально за пару секунд после того, как зажегся свет. Потом я начала приглядываться к мелочам. И вот тогда-то у меня и зашевелились от ужаса волосы.
В стену над изголовьем кровати были вделаны две короткие мощные цепи с самыми настоящими кандалами на концах. С блока, закрепленного на потолке, свисало нечто, очень напоминающее дыбу. На блестящей никелированной спинке в ногах кровати болталась еще парочка кандалов, но уже не на цепях, а на проклепанных кожаных ремнях. Такие продаются в секс-шопах наряду с плетками, бьющими током вибраторами и прочими садомазохистскими мульками. И где же хранятся эти плетки-вибраторы? В шкафу? Естественно. Где же еще? Зачем же еще он здесь нужен?
Я нервно сглотнула и врпросительно посмотрела на карлика, который уже вошел в комнату и, любовно поглаживая ПМ, с интересом следил за моей реакцией.
— Нравится? — проскрипел он. — Это еще что! Я к вечеру все подготовлю…
— Урод мелкий, — прошипела я. — Так понимаю, ментам меня ты сдавать не намерен. А понимаешь…
Я не договорила. Неожиданно мое внимание полностью переключилось на клетку. Мне показалось, что в глубине ее что-то шевелится. Что-то живое! Я почувствовала, как по телу от макушки до пяток пронеслась леденящая волна ужаса. О дьявол! Что там еще?!!
— Господи, кто там… — прохрипела я. Карлик осклабился в довольной улыбке.
— Посмотри. Подойди, познакомься. Я раз решаю. Вам вместе жить. До самой смерти. Пока я вас не казню.
Проклятый сумасшедший маньяк! Еще кто кого казнит!..
Я осторожно приблизилась к клетке. Она отгораживала угол площадью примерно метра четыре. Там стоял узкий больничный топчан. И белое эмалированное ведро, накрытое крышкой.
А с топчана таращился на меня, натянув до самых глаз тонкое одеяльце… Боже, ребенок! Я видела лишь его испуганные глазищи и длинные черные волосы. И бледные тонкие пальчики, стиснувшие край одеяла, под которым угадывались очертания сжавшегося в комочек тела. Ребенок!!!
— Ублюдок!!! — с трудом выдавила из себя я.
— Хи-хи… — тоненько квакнул у меня за спиной карлик. — «Ублюдка» тоже припомню тебе нынче вечером. Все припомню…
Как же мне хотелось броситься на этого маленького уродца. Смять его, добраться зубами до его глотки… И сразу схлопотать пулю в живот. И не помочь ничем ни себе, ни этой девочке. Или мальчику?.. Пока не понятно… Но длинные волосы. Нет, все-таки девочке.
— Как тебя зовут? — негромко спросила я, и ребенок натянул одеяло еще выше. Теперь наружу торчала только макушка.
— Ха-ха-ха, — продолжал веселиться карлик. — Ссыт тебя еще, дура. Ничего. Попривыкнет.
— Как зовут ее?
— Тридцать шестая.
— Ка-а-ак?
— Тридцать шестая.
— Почему?
— Почему? — удивился карлик. — Не знаю. Просто тридцать шестая. Мне так нравится. А ты теперь будешь зваться Матильдой.
«Тридцать шестая… — ужаснулась я. — Матильда… Кошмар! Он совсем не дружит с башкой! И куда ж меня занесло? И за что мне все это?»
Я стояла посреди этой пыточной камеры, стреноженная и со связанными за спиной руками, наблюдала за тем, как маленькое мерзкое существо, этакий гоблин, звеня своей связкой ключей, отпирает клетку, и мечтала проснуться. И до сих пор не могла поверить в то, что все это происходит со мной наяву. В конце двадцатого века. Посреди европейской части России. Не в голливудском кино, туго набитом всевозможными Фредди Крюгерами и Хэннибалами Лекторами, а в самой обыденной жизни. По дороге на юг! И какая же я везучая!
При этой мысли я непроизвольно хмыкнула, и карлик пробормотал:
— Пасмейси, пасмейси. Вечером будешь смеятьси…
У него опять что-то не получалось — на этот раз ключ не хотел поворачиваться в замке. Бывают такие дни с минусом, когда все прямо валится из рук. В это время лучше всего сидеть дома и никуда не высовываться. И ничего не предпринимать, а то можно вляпаться в неприятности. Во всяком случае, так говорят астрологи. И я склонна им верить. Интересно, а карлик?
Наверное, нет. А то посмотрел бы в астрологический календарь и оставил бы меня сегодня в покое. Но он не посмотрел. Он не оставил. И притащил домой красивенькую блестящую игрушку, даже не представляя, что под нее закамуфлирована бомба с часовым механизмом. И отсчет времени уже включен. И никчемная куцая жизнь садистика и педофила уже покатилась к закату. Стоит ему на мгновение утратить бдительность…
Замок, наконец, щелкнул, а карлик удовлетворенно хмыкнул.
…на какую-то секунду ослабить внимание, и ему наступит хана.
Если удастся, убивать его я буду не сразу. Обещаю — не сразу! Хотя бы на часок растяну этот процесс. Посмакую. Обставлю все с помпой и шиком!
— Матильда, проходи в карцер…
Лучше бы он, даже не проводя сюда, сразу скормил меня своим волкодавам.
«Тридцать шестая» оказалась старше, чем мне показалось, когда она сидела на топчане, прикрывшись от меня одеялом. «Лет тринадцать», — определила я возраст девочки в тот момент, когда карлик пинком выгнал ее из клетки, и она затравленно забилась в уголок возле шкафа. Наряжена она была в какое-то невероятное кружевное бельишко, отороченное искусственным мехом, — уж не знаю, где «хозяин» его раздобыл.
Черные, распущенные по плечам волосы еще больше оттеняли восковую бледность осунувшегося личика девочки. Кожа напоминала прозрачную кожицу яблока, тонкие губы почти не имели цвета. Живыми на лице казались только глаза, но в них застыл страх. Даже, более того, ужас. И причиной этого ужаса было мое появление. И сколько же времени эта несчастная не видела нормальных людей?
Я покорно заняла освободившуюся клетку, при этом карлик даже не удосужился меня развязать, лишь снова распутал узел на спортивных штанах. Кивнул на ведро, буркнул: «Вынеси», и «тридцать шестая» выскочила из своего уголка. Она осторожно, словно опасаясь, что я сейчас наброшусь на нее, приблизилась к клетке, взяла ведро, и «хозяин» сразу навесил на дверцу замок. Потом отконвоировал свою пленницу из комнаты, оставив меня на время одну.
Минут десять, пока они выносили парашу, я потратила на тщательное обследование выделенных мне четырех квадратных метров. Опустилась на колени и заглянула под больничный топчан. Там стояли домашние тапки, забытые девочкой. И все. Серый бетонный пол… Я поднялась и внимательно изучила сетку, которой была огорожена клетка, надеясь обнаружить какой-нибудь металлический уголок. Какую-нибудь несущую конструкцию, о которую потом, когда карлик уйдет уже надолго, удастся перетереть веревку на руках. Но ничего подходящего мне на глаза не попалось. Сетка была приделана к дюймовым трубам, окрашенным зеленой масляной краской. Из таких же труб была сварена рамка для дверцы и дверной проем… Нет, руки не освободить.
Пока никаких перспектив на освобождение. Пока никаких идей.
Я присела на покрытый удивительно чистой простыней топчан, оперлась спиной о штукатуренную некрашеную стену и сомкнула веки. Голова, основательно ушибленная вчера вечером, гудела и представлялась мне огромным раскаленным шаром, но боль в ней прошла окончательно. Лишь невероятная тяжесть и резь в глазах. И полнейшая пустота. И неудержимое желание прилечь на жесткую койку и забыться часов на десять. Спать хотелось даже больше, чем есть или курить. Но я терпела, дожидаясь, когда в комнату вернется карлик. Может быть, еще услышу от него что-нибудь интересное.
Но он лишь молча отомкнул замок, дождался, когда девочка поставит в клетку ведро, довольным взглядом оценил то, как я отрешенно сижу на краю топчана и бросил «тридцать шестой»:
