изредка.
В конце концов я все-таки отправилась восвояси. Ждет ли меня дома Левин? И если да, то с каким лицом?
Они оба ждали меня как миленькие: сидели на кухне и дружно готовили.
– Сегодня я купил нам на Рождество мороженого польского гуся, – отрапортовал Дитер.
– А я была у врача, – объявила я бодрым тоном. – Я на втором месяце.
Левин посмотрел на меня без всякого восторга.
Дитер немедленно принес бутылку противопоказанного мне шампанского. Вопреки всем моим новым принципам я все же выпила глоток, наслаждаясь тем, что снова оказалась в центре всеобщего внимания.
Второй отъезд Левина оказался не добровольным и был вызван печальной необходимостью. Ему позвонили из Вены – его мать попала в автомобильную катастрофу. По убитому виду Левина я сразу поняла, что это не выдумки. Он и не заикнулся о деньгах, но я, разумеется, сама тут же купила ему билет на самолет и поменяла марки на шиллинги. Лететь ли мне с ним? Мысль о перелете меня, по правде сказать, не слишком-то привлекала. О матери Левина я знала только одно: она пламенная поклонница Аннетты Дросте-Хюльсхофф,[8] именем которой мечтала назвать дочь. Когда же, к немалому ее разочарованию, у нее родился сын, ему досталось имя Левина Шюккинга,[9] друга юности Аннетты.
До Сочельника оставалось всего пять дней, и я взяла две недели отпуска. Не без смущения думала я о том, что остаюсь с Дитером в доме одна. Не иначе он захочет со мной объясниться.
Уже за ужином, который, как и положено перед Рождеством, мы вкушали при трех свечах, Дитер глубоко и так многозначительно вздохнул, что мне поневоле пришлось спросить:
– В чем дело?
– Думаешь, мне легко смотреть, – начал Дитер своим приятным, но сейчас чуть сдавленным от боли и волнения голосом, – как ты счастлива с Левином, а все, что было со мной, напрочь забыла.
Я уверила его, что это совсем не так.
Однако дело уже не столько в его личных чувствах, сказал Дитер, теперь главное – счастье будущего ребенка. И посмотрел на меня с такой мукой в глазах, что я тут же бросилась к нему на шею.
– Эти несколько дней мы одни, – сказала я, – у меня отпуск…
Надо сказать, что даже в собственных глазах я выглядела в эту минуту довольно блудливой особой.
– Ты беременна, – напомнил Дитер.
А меня как будто черт за язык тянул.
– Это твой ребенок, – шепнула я.
Дитер повел себя безупречно: он обнимал меня, целовал и буквально лучился от неподдельной радости.
– А когда ты скажешь об этом Левину? – не столько спросил, сколько потребовал он.
– Ну сейчас-то никак нельзя, – возразила я. – Некрасиво как-то, у него мама, наверно, при смерти.
В этот вечер я отправилась в постель с Дитером и ревнивцем Тамерланом. Я сама себе удивлялась, но это было просто восхитительно.
14
Левин позвонил из Вены, он всхлипывал. Мать без сознания, прогноз неутешительный. К ней в реанимацию его пустили лишь на несколько минут. Я как могла пыталась утешить его и подбодрить, но понимала, что смысл моих слов вряд ли вообще до него доходит.
На заре наших с Левином отношений, когда мне надо было что-то из него выудить, мне удавалось это без труда: в сущности, он еще ребенок и любит делиться своими секретами. Только о мужских своих подвигах он никогда ничего не рассказывал. Дитер не такой, он – законченный молчун. О его семье, к примеру, мне так почти ничего и не удалось выведать.
– Так сколько у тебя братьев и сестер? – допытывалась я.
– Слишком много.
– А родители твои еще живы?
– Если еще не умерли…
Но я не оставляла своих попыток, особенно когда мы, нежно прильнув друг к другу, лежали с ним на диване.
– Я слышала, ты сидел за рукоприкладство, – осторожно заметила я, прижимаясь к нему еще нежней.
– Гм, – отозвался Дитер. Потом все-таки добавил: – Два раза всего рукам волю дал.
С деланным ужасом я содрогнулась.
В первый раз, как выяснилось, его надул торговец наркотиками. Тем самым Дитер признавался, что и сам промышлял этим бизнесом. Судя по всему, его жертва не отделалась одним только расквашенным носом. Рассказ о втором случае давался ему мучительно. Хотя про то, что они с Марго поженились и что та была беременна, я и без него уже знала. Он, оказывается, этому будущему ребенку был совсем не рад, потому что пришлось запереть Марго в комнате и следить, чтобы никто не притащил ей героин. Но однажды ночью она сбежала – по веревке с третьего этажа – и как в воду канула. Он несколько дней ее искал, пока не нашел во Франкфурте, в Вест-энде, на панели. Дитер подобрал ее, доставил домой и избил чуть не до смерти.
– Но по животу ни разу не ударил, – оправдывался он, – я следил.
Этого я никак не понимала.
– Если ты был до такой степени вне себя, что бил беременную женщину, как ты мог помнить о ее животе?
– Сам не знаю, – кротко отвечал Дитер.
Она, как я постепенно выяснила, после этого колоться бросила, а вот он торговать не перестал.
Когда в это дело с головой влезешь, потом так просто не вылезешь.
– А что вы купили в Марокко?
– Только гашиша чуть-чуть, нет, честно. Ни грамма героина, его там и не достать.
Мне все-таки удалось разузнать, что в самой отчаянной его афере Марго действительно обеспечила ему алиби, а в виде платы за лжесвидетельство потребовала не денег, а женитьбы.
А еще мне очень хотелось спросить про вторую половину моих долларов, но я не осмелилась.
Минуло два совершенно упоительных дня. Мы с Дитером слушали рождественскую ораторию в вайнхаймской церкви Святого Марка, а потом, уже почти на ночь, пекли нюрнбергские пряники. Наконец-то у меня появился верный спутник для пеших прогулок по Оденвальду и Пфальцу. Красивей всего в этой гористой местности извилистые тропы, вьющиеся через густые виноградники; к северу они ведут в Хеппенхайм, к югу – в Шрисхайм. Из зарослей ежевики тут и там вспархивали вспугнутые фазаны, айва, буйно произрастающая в палисадниках, наполняла воздух дурманным ароматом своей падалицы, стволы фруктовых деревьев обвивал хмель, – мглистые, пасмурные осенние дни здесь настолько сказочно волшебны, что никакое летнее великолепие не может с ними тягаться. Разок мы прошлись в Хайдельберге по рождественской ярмарке, потом жарили дома каштаны и играли в шахматы.
В какой-то момент я вдруг поняла, что больше так не выдержу.
