Из растолченного чеснока, горчицы, оливкового масла, соли, свежемолотого перца и томатной пасты я сделала густой соус. Говяжью вырезку разрезала на две части и обе нанизала на вертел гриля. Густо обмазала оба куска соусом, тонкими кольцами порезала лук и положила в соусное корытце, после чего включила гриль. Ростбиф вращался не вполне симметрично, но я по опыту знала, что в конце концов он пропечется как миленький. Дитер уложил тонко нарезанный картофель на противень. Он посыпал его солью и розмарином, а сверху смазал сметаной. Левин тем временем маялся с персиковым салатом.
Спорая совместная работа в уютном кухонном тепле понемногу восстановила между нами прежнюю доверительность. Левин поставил пластинку с популярными мелодиями тридцатых годов и даже стал изображать что-то похожее на степ. Но когда очередь дошла до песенки «Именно бананы», он поскользнулся на обрезке сала из тех, которыми Дитер натирал противень.
– Извини, – сказал Дитер с искренним сожалением в голосе, – случайно уронил.
Но Левин и не думал обижаться. А я дивилась его добродушию.
Спустя сорок пять минут я вынула половину ростбифа из печи, плотно завернула его в алюминиевую фольгу и поставила в теплое место. Порция Дитера пусть еще с четверть часа повертится.
Наконец мы уселись за красиво накрытый стол в зимнем саду и только тут заметили, что на часах уже одиннадцать.
– Вот и прекрасно, – сказал Левин, – встретим Новый год с набитым ртом, говорят, это лучший способ задобрить злых духов.
Главное блюдо смотрелось превосходно, Дитер и Левин были довольны каждый своим куском – у кого с кровью, у кого без. Даже у меня прорезался аппетит, хотя резкие запахи стряпни я все еще переносила неважно и после кухонного смрада с наслаждением вдыхала сейчас живительную прохладу зимнего сада.
Левин забрал у меня из рук нож и вилку.
– Священный долг хозяина, – пояснил он. – Даже мой дедушка, уж на что старенький был, а жаркое всегда резал собственноручно.
Едва взяв нож в руки, он неодобрительно покачал головой – слишком тупой. Даже неоконченное образование стоматолога приучило его к любым инструментам относиться с уважением. Он достал точильный брусок, и я убедилась, что орудует он им мастерски.
– Ростбиф следует нарезать тонкими ломтиками, – учил он.
Я была рада, что он нашел себе занятие.
Левин начал с нашей, розовой части, искусно отрезал первый ломтик и положил мне его на тарелку.
Дитер брезгливо отвернулся: красноватый мясной сок растекался по блюду, норовя подтопить и его прожаренную долю.
– Вот каннибалы, – буркнул он.
Потом мы приступили к еде, восхваляя кулинарное искусство друг друга, любезно чокаясь и стараясь не дать выход подступающему раздражению.
– Вы посмотрите! – воскликнула я, указывая за окно. – Снег!
Все, что недодало нам Рождество, теперь с лихвой восполнял Новый год. Из зеленых джунглей зимнего сада мы смотрели на деревья и кусты за окнами, где все застилала белая пелена мерно и неостановимо падающих на землю снежинок.
Левин, этот большой ребенок, ликовал.
– Это знак, – объявил он. – Новый год приходит в белизне невинности, как новорожденное дитя в белоснежных пеленах. Теперь вся грязь на земле исчезнет под белым покрывалом.
– Идиотская трепотня, – рявкнул Дитер.
Мы испуганно замерли.
– Но уж коли Новому году суждено стать новым началом, – процедил он, – то сейчас, без четверти двенадцать, самое время обеспечить табула раза, то бишь чистый стол.
О чем это он? Неужели обо мне?
Левин предпочел обратить все в шутку.
– Ладно, со стола я уберу, но не раньше, чем мы отведаем моего фруктового салата. А уж потом будет и табула раза.
Никто не улыбнулся.
Я попыталась под столом схватить Дитера за руку, но он резким движением ее отдернул.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я, – сказал он.
– Не знаю я, – неуверенно ответил Левин.
Тут я перетрусила и начала убирать тарелки.
– Погоди, – сказал мне Левин, – я хотел съесть еще кусочек ростбифа.
Он взял в руки нож.
Дитера, однако, это не остановило.
– Ты спал с Марго.
Ответа не последовало. Левин с сосредоточенным видом отрезал себе почти прозрачный ломтик мяса, но его тонкие руки дрожали.
– Будь любезен ответить! – гаркнул Дитер.
Левин отрезал наконец кусочек мяса и большой вилкой направил его себе прямо в рот. Я поневоле вспомнила Марго и того повара, который с этой же вилки скармливал ей кусок поросячьей кожи.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил он.
– Ты должен сознаться, – наседал Дитер.
– В чем? – все еще увиливал Левин.
– Брат все мне сказал.
Левин передернул плечами.
– Мы же все знаем Марго, – сказал он, – это она захотела, не я.
Возможно, это даже была правда, но Дитера это нисколько не успокоило.
– Пункт два. Ты должен развестись.
Вот теперь я ударилась в панику; прежде-то я еще могла делать вид, что мое дело сторона.
Тут уже Левин начал возмущаться: в конце концов, его жена ждет ребенка, Дитер должен спасибо сказать, что все эти его идиотские обвинения я пока что выслушала без истерики.
– Это мой ребенок, – отрезал Дитер. – Вот тот, выкидыш, тот наверняка был твой. Уступи мне Эллу, и мы будем квиты.
Нож выпал у Левина из рук. Он ждал от меня немедленного опровержения. Но я только заикалась от страха. Меньше всего мне улыбалось доставаться этому необузданному Дитеру, так сказать, в замену Марго. Чтобы избежать допроса, я взвыла что было мочи.
– Ты совсем спятил, – мужественно заявил Левин, – ребенок мой на все сто процентов. Элла, скажи ему!
– Если Элла скажет тебе правду, тебе останется только поджать хвост и заткнуться! – орал Дитер. – Она пожалела тебя, и если бы не смерть твоей матери, она бы давно тебе все выложила.
Левин схватил меня за плечи и начал трясти, как куль.
– Ты будешь говорить или нет! Скажи же ему, что он спятил!
Но он не вытряс из меня ни единого путного слова.
– Пошел вон, гнида! – крикнул Левин с ненавистью. – От тебя одни несчастья! Вылез из дерьма, туда и катись, тебе там самое место!
Дитер размахнулся. Он уложил моего высокого, но хлипкого супруга одним ударом. Кровь хлынула у Левина изо рта, отчего Дитеру тут же стало дурно.
Я кинулась к телефону вызывать полицию, но после того как Левин, выплевывая вместе с кровью зубы,
