И все же, все же, когда солнечным воскресным днем мы с Левином катили в Эльзас, чтобы со вкусом там пообедать, жизнь и вправду казалась мне прекрасной.
Однажды часа в четыре, когда, сидя на диване, мы лакомились вишневым тортом собственного приготовления, к нам в гости пожаловала Дорит с детьми, – вероятно, чтобы самой удостовериться, вправду ли уж так хороша наша совместная идиллия. Дети тут же устроили кучу-малу – каждому хотелось первым погладить кота.
– В жизни не видел таких милых детей, – сказал Левин, хотя не заметить, как Франц выдернул у сестрицы клок волос, а Тамерлан, шипя, в ужасе метнулся на шкаф, было невозможно.
А Дорит, надо сказать, никогда особой застенчивостью не отличалась. И сейчас каким-то ржавым, ядовитым голосом она задала моему юному бойфренду вопрос, что называется, в лоб:
– Ну а сам-то ты сколько детей заводить собрался?
Я покраснела как рак и уставилась на кота – в сторону Левина я даже взглянуть боялась.
А он совершенно спокойно ответил:
– Двоих, наверное.
Я чуть не бросилась ему на шею и не расцеловала, только вот кто сказал, что в качестве матери этих двоих детей он видит именно меня?
Когда Левин понес на кухню кофейник, Дорит заговорщически мне подмигнула, в ответ на что я жестом показала ей, что при первой же возможности ее удавлю.
Тем не менее я не утаила от нее – рано или поздно все равно пришлось бы об этом рассказать, – что в ближайшее время я снова перехожу в аптеке на полный рабочий день, для начала подменять молодую сотрудницу, которая уходит в декрет, так что диссертацию пока что придется отложить. Но вот о том, что я начала печатать дипломную работу Левина, я, конечно, ни словом не обмолвилась. Это как раз то, чего я не хотела допустить ни при каких обстоятельствах; но когда он пришел ко мне и попросил объяснить, как печатать на компьютере, вид у него был, мягко говоря, довольно жалкий. Как выяснилось, этот на все руки мастер умеет на компьютере только играть в детские игры, больше ничего.
Стыдно признаться, но я и тут была счастлива. Тематика, правда, незнакомая, но довольно скоро я убедилась, что работа у него нетрудная, во всяком случае много проще моей. Я переворошила гору специальной литературы и справочников, узнав необычайно много нового о человеческой челюсти. Даже сейчас, когда столько времени прошло, я без труда могла бы сделать небольшой доклад на тему «Силиконовые пластические материалы для снятия объемных оттисков и особенности их применения в стоматологии». Видимо, именно в пику отцовскому вегетарианству я стала страстной мясоедкой, хоть и знаю теперь, что для здоровья это не слишком полезно. Поэтому, как правило, больше ста граммов на нос я не покупаю. Но для здорового голодного парня как не сделать исключение? Зато какой это был восторг – вместе наброситься на гигантский бифштекс!
Однажды Левин принес мне разделочный нож для мяса и большую вилку, чтобы раскладывать порции по тарелкам, – семейное серебро с монограммой. Я растроганно изучала изысканный греческий ленточный орнамент, затейливый фамильный вензель и мелкие царапинки, оставленные на лезвии ножа тремя поколениями хозяев.
– Красота какая, – восхитилась я. – Даже не верится, как это твой дед решился с ними расстаться.
– Не то чтобы он так прямо решился, – пробормотал Левин, подправляя нож стальной точилкой. – Просто деду такие вещи уже ни к чему, у него, по причине самой банальной скупости, плохо подогнаны зубные протезы, так что мясо он может есть только в совершенно разваренном виде.
– Нет, это не по мне, – заявила я решительно. – Краденые вещи мне ни к чему, все равно мне от них никакой радости, отнеси все назад.
В ответ Левин только высмеял меня. Он же все равно наследник, рано или поздно оно все равно ему достанется, какой же смысл оставлять прекрасное серебро попусту тускнеть в буфете?
Я сдалась, сочтя похищение серебра шалостью, великовозрастной мальчишеской проказой, и понемногу стала привыкать к фамильным столовым приборам, число которых со временем увеличивалось.
Подруга Дорит только посмеивалась, слушая мои рассуждения о никчемности материальных ценностей; сама она без малейшего стеснения признается, что обожает дорогие вещи и шикарные магазины. Меня при этом она уличала в ханжестве. Дескать, мою позицию следует скорее квалифицировать как Understatement.[4] Я, мол, ненавижу богатство, хвастливо выставляемое напоказ. Зато ухлопать тысячу марок на какую-нибудь мелочь, скажем на японскую фигурку нэцкэ, на изящное колечко в стиле модерн с жемчужинами и эмалью, на дамскую сумочку экстра- класса, – это я всегда пожалуйста. Наверно, поэтому у меня не повернулся язык всерьез отчитать Левина, когда он принес мне драгоценности своей бабушки. Вещицы были скорее скромные, правда очень тонкой работы и золотые. Но в конце концов я тоже много всего для него делаю, трачу на него деньги, пекусь об его интересах. Столовое серебро и бабушкины золотые украшения – это знаки его любви, так надо на это смотреть. Теперь бы еще решить вопрос с ребенком…
3
Однажды в неурочный час Левин заглянул ко мне в аптеку, хотя прекрасно знает, что я не люблю на глазах у шефини уходить из-за прилавка в задние комнаты.
– Ну, в чем дело? – нетерпеливо спросила я, строго глядя в его сияющие глаза.
– Как насчет того, чтобы поменять собственную квартиру на общую? – поинтересовался он.
Все что угодно, только не это, пронеслось у меня в голове. Только-только я обжилась в своей маленькой уютной квартирке, очистила ее от всех дармоедов и захребетников, и теперь отказаться от всех этих завоеваний? Если я и соглашусь на такое, то только ради создания своей собственной семьи. Я энергично помотала головой.
– Да ты послушай сперва, – уламывал меня Левин, – у меня в руках, можно сказать, королевские апартаменты для нас двоих, это сказка, а не квартира!
Уверенными, точными движениями своих красивых рук Левин, будто заправский архитектор, принялся набрасывать план.
– Без балкона? – разочарованно протянула я.
– Не совсем, – возразил Левин. – Видишь ли, дом-то в Шветцингене,[5] в трех минутах ходьбы от замкового парка. Ты будешь, как княгиня, прохлаждаться в парке на белых скамейках, любоваться фонтанами, кормить уток, да еще и в барочный театр на все премьеры ходить!
В конце концов мы сняли эту большую квартиру в старом доме. Сквозь высокие решетчатые окна свет падал на деревянные полы. По сплетениям дикого винограда Тамерлан мог из окна спускаться прямо в сад и вкушать там все радости привольного кошачьего житья. Однако вскоре помимо балкона мне стало недоставать и еще кое-чего более существенного: покоя. Прежде Левин приходил ко мне всего на несколько часов и на ночь обычно не оставался. Теперь же, возвращаясь с работы, я неизменно заставала его дома, из чего, однако, вовсе не вытекало, что в ожидании меня уже зазывно посвистывает чайник. Зато радио орало вовсю, его пытался перекричать телевизор, а сам Левин в это время громко разговаривал с кем-то по телефону.
– Что сегодня на ужин? – деловито вопрошал он вместо приветствия.
