на диване, на пару гладили Тамерлана, увлеченно глазея на автомобильные погони Джеймса Бонда по телевизору. Но бывали и вечера в одиночестве, когда я не знала, где он пропадает. Разумеется, каждый из нас волен приходить и уходить когда заблагорассудится. Гордость не позволяла мне его расспрашивать – а может, я уже просто боялась его потерять.
В один из таких вечеров, когда я в тоскливом ожидании уже почти заснула перед телевизором, меня вырвал из дремы телефонный звонок. «Левин! – обрадовалась я. – Наконец-то приучился звонить, когда задерживается!»
Я сняла трубку.
– Элла Морман.
– Извиняюсь, э-э, я, видать, ошиблась номером, – пробормотал взволнованный женский голос.
Я разочарованно положила трубку. Через минуту снова звонок. Тот же молодой голос.
– Извиняюсь, а Левина нет? Вы, видать, его подруга?
– Простите, а с кем я говорю? – крайне сухо осведомилась я, хотя голос и показался мне знакомым.
– Так это ж я, Марго, – представился голос.
Марго была очередная и еще совсем неопытная экономка, которую Левин приискал для деда. Она сообщила, что у Германа Грабера сердечный приступ, он в больнице, а ей велели оповестить ближайших родственников, дело серьезное.
Теперь я и подавно не могла уснуть. Когда Левин вскоре после полуночи, даже и не подумав не шуметь, заявился домой, он по моему лицу сразу понял, что что-то случилось.
– Что, врач звонил?
– Да нет, экономка, госпожа… я не знаю ее фамилии. Словом, она назвалась Марго.
– А мы и не зовем ее иначе, – проронил Левин.
Разумеется, я не ждала от него слез горя, но и столь откровенной радости тоже не ожидала. Перезванивать Марго было уже поздно, Левин решил, что прямо с утра поедет в больницу.
– Университет подождет, это важней, – сказал он.
В ту ночь мы оба плохо спали. Левин лежал на соседней кровати почти без сна, сквозь дрему я слышала, как он встает, ходит то на кухню, то в ванную, включает то телевизор, то радио. Да и мне в мечтах рисовалось совсем иное, причем скорое, будущее на прекрасной вилле. Там и детям будет просторно.
– Все как нельзя лучше, – заявил Левин на следующий день, вернувшись из больницы, – дед тронут, что я так быстро приехал, но дела у него не ахти. Главный врач сказал, все может кончиться очень скоро, мотор больше не тянет. По идее надо бы шунтирование делать, но в восемьдесят лет это исключено.
А потом Левину зачем-то понадобилось, чтобы я вместе с ним вышла на улицу; перед домом стоял «порше».
– Почти новый, и отдают почти даром, – сказал он, не в силах оторвать от машины глаз.
– А он тебе очень нужен? – спросила я.
Левин посмотрел на меня как на ненормальную.
Пришлось сесть с ним в машину для пробной поездки, во время которой я чуть не умерла от страха и едва не оглохла, а кроме того почему-то согласилась взять в банке еще один кредит. Простому студенту банки, как известно, в долг не дают.
А ведь я старалась быть с ним строгой.
Он же скоро будет купаться в деньгах, убеждал меня Левин, и упустить такое сокровище было бы полнейшим идиотизмом.
Столь явно рассчитывать на смерть ближайшего родственника просто неприлично, возражала я.
Тогда этот большой ребенок, которому не терпелось заполучить несусветно дорогую игрушку, попробовал взять меня лестью, взывая к моей, уже не однажды проявленной, щедрости, и даже намекнул на некий ожидающий меня сюрприз.
«Свадьба?» – чуть не выкрикнула я, но вовремя осеклась. Было бы слишком больно встретить вместо ответа его изумленный, ошарашенный взгляд. Оставалось только прикинуться дурочкой.
– Путешествие? – спросила я.
Левин покачал головой.
– Ни за что не угадаешь. Назначаю тебя главным архитектором, дизайнером и руководителем всех работ по перестройке фирнхаймской виллы.
Холодно, без тени признательности в голосе, я поинтересовалась:
– А ты уверен, что у меня есть к этому призвание?
Левин рассмеялся.
– Вить семейное гнездо – призвание всякой женщины.
Обалдев от радости, я кинулась ему в объятия. А потом пошла в банк и запросила кредит, каковой и был мне предоставлен на самых невыгодных условиях.
Левин был на верху блаженства и целыми днями где-то пропадал на своем «порше», благо что и летние каникулы как раз подоспели.
Едва я заканчивала работу, Левин подкатывал к аптеке на машине, и мы мчались то во Франкфурт, то в Штутгарт, а по выходным, бывало, и к морю – хочешь на Средиземное, хочешь на Северное. Но в глубине души меня терзали сомнения: во благо ли ему моя щедрость? Еще, чего доброго, угодит в аварию, как Джеймс Дин,[7] а мне на память о моем единственном кандидате в мужья, которого не стыдно было показать людям, останется только куча долгов?
Однако, когда две недели спустя я пришла в больницу навестить Германа Грабера, он отнюдь не произвел на меня впечатление смертельно больного человека. Старик был бодр и полон планов на будущее.
– Если все будет хорошо, – радовался он, – то меня уже на следующей неделе выпишут. Доктора, правда, пытаются мне внушить, что надо нанять сиделку, но я вовсе не намерен зря тратить деньги. Марго, конечно, далеко не светоч разума, но чуть больше покрутиться сумеет и она.
После больницы мы поехали на виллу. Левин занялся стрижкой газона, а я взяла на себя беседу с Марго.
– Господин Грабер, видимо, скоро вернется домой, – сказала я, – вы сумеете при необходимости справиться с работой сиделки, я имею в виду, вдобавок к вашим прежним обязанностям?
– Ничего себе, – протянула Марго и потребовала прибавки.
На обратном пути Левин был, мягко говоря, не в духе.
– Только не говори мне ничего! – накинулся он на меня. – Не волнуйся, получишь ты свои деньги! Кто бы мог подумать, что старый хрыч так легко выкарабкается?!
– Не беспокойся, деньги подождут. Но если он будет жить дома, нам придется чаще к нему ездить. Не знаю, можно ли вообще оставлять его на Марго, по-моему, она с этим не справится.
– Это почему? – возразил Левин. – Марго в порядке. И потом, чего ты ждешь при такой оплате? А я однажды уже застукал нашего дедулю с биноклем – Марго любит загорать в саду без лифчика. Так что пусть спасибо скажет, ведь это я ему ее сосватал, те, что прежде-то были, вообще ни на что не годились.
Выяснилось, что Левин знает Марго еще по начальной школе. Потом он в гимназию перешел, а она доучиваться осталась. После школы на курсы кройки и шитья ходила, потом устроилась простой работницей на фабрику, а потом даже это место потеряла.
Тощая как жердь, Марго смолила сигареты одну за другой. Во мне шевельнулась смутная догадка.
– А наркотиками она часом не баловалась?
– С чего ты взяла?
Я предпочла Левину не рассказывать о своем богатом жизненном опыте, но уж больно хорошо вписывалась эта Марго в галерею неприкаянных душ, с которыми мне доводилось иметь дело прежде. Правда, то все были мужчины. Во всяком случае, одно вдруг стало совершенно ясно: мне эта Марго не нравится.
4
