– Побежденные должны вступать в переговоры, не победители.
– А если переговоров не будет?
– Тогда мы всех их истребим.
Против этого никто не возражал, просто было не ясно, как можно истребить гарнизон неприступной крепости и летучий отряд конных арсов.
– Я скажу вам об этом завтра, – пообещал Дарник, верный ромейскому правилу не сообщать всех планов даже ближайшим соратникам.
Как только потух погребальный костер, он отдал распоряжение пращникам всю ночь продолжать обстрел крепости, где и так уже не оставалось ни одной целой постройки.
Обходя перед сном стан, воевода впервые поймал себя на мысли, что не может ни к чему придраться. Особенно удивили десятские – как уверенно они шикали на своих подначальных, указывая им не шуметь, не разбрасывать оружие и доспехи. С трудом верилось, что еще две недели назад все они представляли беспорядочный сброд, меньше всего заботящийся о чьих-либо интересах, кроме своих собственных. А нависла угроза смерти, и сразу стали послушными и собранными. Все же недаром он, Дарник, еще в детстве решил, что ремесло воина самое красивое на свете. Так оно и оказалось.
Шуша, чувствуя его внутреннее напряжение, помалкивала и старалась даже поменьше двигаться, чтобы не отвлекать его, и короякский воевода был ей за это глубоко благодарен.
Ночь прошла неспокойно. Конники арсов трижды пытались подобраться к стану, чтобы устроить короякцам хоть маленькую резню. Но дозорные и сторожевые псы каждый раз вовремя поднимали тревогу, и в темноту летели стрелы и камни из пращей.
В предрассветный час Дарник приказал седлать лошадей и с первым пасмурным светом вывел из стана конников Быстряна и Жураня, полусотню Бортя и две колесницы Меченого. На мокрой земле отчетливо видны были следы копыт арсовых коней, которые вели в глубь леса. Через три версты дозорные обнаружили повозки арсов с награбленным в набеге добром. Врасплох противника застать удалось лишь наполовину: подводы стояли без лошадей, а верховые лошади без седел, но сами арсы, хватая оружие, уже кинулись к лошадям: кто седлать, а кто вскакивать на конские спины без седел.
Их заминки Дарнику вполне хватило, чтобы развернуть колесницы камнеметами вперед, а щитников и лучников построить рядом с ними. Спешенные верховые стояли позади в запасе. Залпы орехами разили арсов, не давая им и шагу ступить вперед, следом летели стрелы, сулицы и диски. Спрятавшись за беспорядочно стоявшими повозками, арсы попытались отстреливаться. Но колесничие поменяли в камнеметах железную россыпь на камни-яблоки и на камни-репы, и их выстрелы стали методично крушить их укрытия. Отряд арсов в двадцать конников попробовал обойти дарникцев сзади, однако, увидев садящихся в седло полсотни молодцов, живо повернул прочь. Сообразив, что в метательном бою они только зря теряют людей, арсы бросили обоз и, подобрав раненых и убитых, отступили в лес.
Из тридцати повозок в целости сохранилась едва половина. На каждой из них дарникцы обнаружили по одной-две связанных молодых пленниц из Остёра, немало имелось и награбленного добра. Переложив весь груз с разбитых повозок на целые и дорубив оставшиеся обломки, ополченцы тронулись в обратный путь.
В стане их возвращения ждали с большой тревогой. Позже Кривонос со смехом рассказывал, как Куньша, оставленный за главного, беспрерывно отдавал какие-то приказы, которые тут же отменял, порываясь то идти на помощь воеводе, то вообще никого за повозки не выпускал – словом, хорошо дал всем почувствовать, что такое неуверенный и неумелый военачальник. Поэтому появление живого и невредимого Дарника принесло короякцам двойное облегчение. О его новой победе над арсами уже даже не говорили – разве могло быть как-то иначе? – зато с жадностью рассматривали пленниц и добычу на захваченных повозках.
На поздравления полусотских воевода непринужденно отшучивался:
– Разве я не говорил, что отвечу об арсах завтра? Вот и ответил.
Воинственное возбуждение охватило войско, уверенность в собственных силах перехлестывала через край, находились смельчаки, которые предлагали немедленно штурмовать крепость. Дарник сначала сдерживал их порыв, потом передумал и распорядился готовить на виду у крепости штурмовые лестницы и передвижную башню. Как ее делать и зачем, никто не знал. Сам Дарник видел такую башню только на рисунке еще в Бежети, что не помешало ему набросать для плотников нужный чертеж.
Появление из леса обоза под конвоем короякцев в крепости тоже заметили, легко догадавшись, что это значит. Увидев же, как связываются длинные лестницы и на глазах вырастает высокая башня-вышка, там не на шутку забеспокоились.
Вскоре из крепости в сопровождении телохранителей спустились двое вожаков арсов: сотский Голован и свирепого вида воевода Хван, знаменитый своими военными хитростями. Правда, не военные, а торговые хитрости попытался применить он и в переговорах с Дарником и Быстряном.
Да, они согласны выплатить ранее назначенную Рыбьей Кровью виру, но при условии включения в нее всего того, что уже и так досталось короякцам: захваченный обоз с добром и пленницами, шкатулку с дирхемами за убитых и раненых, трофейные доспехи и оружие.
– Такое включение возможно, – невозмутимо отвечал им Дарник, – но первоначальная вира была назначена до главной битвы, и сейчас надо ее пересмотреть. Вместо пяти тысяч дирхемов Арс должен выплатить восемь тысяч дирхемов серебром и товарами.
– Но это невозможно! – воскликнул Голован. – Даже если бы мы захотели, нам такую виру не выплатить.
Дважды Голован и Хван уходили в крепость и дважды возвращались, но Дарник стоял на своем. На третий раз все же смягчился и согласился оставить в крепости тех женщин, которые сами захотят остаться, и на шесть тысяч дирхемов при условии, что четыре из них будут выплачены серебром. Однако и четырех тысяч монет якобы не было в крепости. Последовала третья уступка: серебряными предметами полуторного веса.
– Почему полуторного? – с трудом сдерживая ярость, спросил Хван. – Везде обмен дирхемов идет на вес с четвертью.
– В таком случае посылайте менять как вам лучше, мы подождем, – разрешил Дарник.
Быстрян при этом тревожно взглянул на воеводу и на оживившихся арсов.
– …И продолжим свою осаду, – спокойно заключил Маланкин сын.
В стане короякцев затянувшиеся переговоры вызывали сильное беспокойство. Чем больше была готовность к приступу, тем меньше находилось желающих его начинать: одно дело – защищаться в стане под более-менее надежным прикрытием, другое – лезть вверх по круче под стрелами, камнями и сулицами.
На совете вожаков Дарник дважды повторял, что хочет продолжить боевые действия, мол, весь Корояк будет над ними смеяться, если мы вернемся домой несолоно хлебавши. Его слова принимали за чистую монету, и все вожаки и полусотские наперебой уговаривали его согласиться с условиями арсов. Молчал только Быстрян, догадываясь, к какому решению хочет склонить Куньшу и его ходоков Дарник.
И оно в конце концов прозвучало.
– Не нужны нам их мечи и кольчуги. Пусть отдают женщин и малую виру – нам ее хватит, – заявил один из ходоков. Его поддержали остальные. Этого Дарник и добивался, чтобы все оружие досталось ему.
В четвертый раз из крепости вышел один Голован – сообщить, что вира Дарника принята.
Из восьмидесяти спустившихся к стану женщин почти треть высказала желание остаться у арсов, из них даже несколько короянок. Так же из ста предоставленных лошадей многих старых и больных пришлось отбраковать.
Затем состоялся основной торг. Наконец-то пригодились Дарнику его познания в математике. С тем же увлечением, как до этого расставлял своих воинов, он теперь умножал и делил и как опытный меняла превращал мечи, доспехи и товары арсов в их стоимость в магометанских и ромейских монетах. Присутствовавший Куньша не мог вставить ни ползамечания. Вместо оружия и доспехов вскоре пошли в ход женские украшения, зеркала, дорогие ткани, весовое железо, медь, свинец – Дарник не брезговал ничем и твердо настаивал на своей цене. Арсы уже почти и не спорили, лишь хмуро зыркали на него – по их понятиям, настоящие воины должны были обладать большей щедростью. Один из них так прямо и высказал:
