Из чувства протеста я укусила его в мочку уха, он взвыл от удовольствия. Да, это не Дима! Наконец медляк кончился, я отпустила своего партнёра, который отправился на лавку приходить в себя. Мы вышли с Ленкой из спортзала, где всё происходило и тихо сели на лавочке в школьном вестибюле. У меня перед глазами стоял образ целующихся Нинки и Олега, я поделилась этим с Ленкой. Когда она это переварила, неё тоже вытянулась физиономия. Решив, что с меня хватит впечатлений, я отправилась домой, где меня ждал ужин, приготовленный братцем и уютные объятия Димы, а также цельная братцева компания, распевавшая в полутьме гостиной песни под гитару и распивавшая определённые напитки. Стадию весёлости они уже прошли и то, что они исполняли жизнерадостностью не отличалось.
Я уселась к Диме, который уже рыдал в три ручья, чмокнула его в щёчку и глотнула ближайшей ко мне бутылки. Это было нечто вкусное, не очень обжигающее. Мне понравилось, я выпила ещё, закусила печенюшкой, запила следующей порцией… Моё настроение резко поднялось, меня всё начало смешить: то, что я видела на дискотеке, компания восемнадцати — двадцатилетних парней, пускающих пузыри из слёз и соплей, как младенцы, бардак вокруг меня.
— И молода-ая не узнает, какой у парня был конец… — затягивал один, Саня, кажется.
Слово «конец» вызвало у меня определённые неприлично-смешные ассоциации. Я захохотала, как безумная и свалилась в истерике сначала на колени Диминым соседям, а затем, прежде, чем кто-нибудь успел меня подхватить — на пол, где продолжала кататься в безумном приступе хохота, я уже не могла дышать, живот мне свело судорогой. Какая-то добрая душа подняла меня, усадила на диван и влила в меня ещё стаканчик приятной жидкости. Зря. Я совсем слетела с катушек. Все границы, обычно сдерживавшие моё поведение, вдруг исчезли, мне стало легко и захотелось отколоть что-нибудь безумное, расшевелить эту тормозящую массу парней. Я включила музыку на полную, скинула всё со стола, залезла туда и стала танцевать, совершая не очень приличные телодвижения, слегка обнажая себя. Компания оживилась. Тут музыка кончилась. Раздались крики «Браво!», свист. Я слезла со стола, чтобы поставить другую кассету, но тут лёгкость в моей душе сменилась тяжестью, всё предстало передо мной красно-чёрным, мне стало жутко стыдно, хотелось куда-то провалиться, уйти подальше отсюда. Я села рядом с Димой, спрятала лицо у него на груди и зарыдала. Дима, надо отдать ему должное, взял меня, как маленького ребёнка на ручки, прошептал что-то вроде «всё будет хорошо» и, не соображая, что делает, заставил меня выпить ещё порцию этого напитка, несмотря на мои протесты.
— Спаивают малолетних! — Завопила я, выливая содержимое стакана на голову Димы.
— Вот именно, — поддакнул Саня, — давай, Каринка, врежь ему промежь рогов и разливай.
Я съездила бедному Диме по затылку, тот возмутился. Я звонко чмокнула его. Затем я разлила напиток в стаканы всех присутствующих, мы выпили.
— Что-то все заскучали, — сказал Олег. — Саня, исполни что-нибудь на фортепьяно, пусть мадмуазель Карина станцует нам ещё что-нибудь!
— Канкан, — сказала я и выбежала переодеваться. Через минуту я уже была в комнате, одетая в декольтированную блузку и юбку, состоящую из полос, сшитых только наверху, и туфли на шпильках. Саня жестом пианиста из салуна открыл старое пианино с канделябрами и заиграл зажигательный танец родом из «Мулен Руж». Я начала отплясывать, что есть мочи, когда я в сотый раз вскинула ножку, с неё слетела туфля и полетела в публику, которая наблюдала за моими танцами, запивая винцом.
— Стриптиз, стриптиз! В студию! — радостно закричали ребята.
— Это не стриптиз, это ошибка сценария, — сказала я, хотя и была готова на стриптиз. Я уже потеряла последний стыд и чувствовала свою власть над ними, я слегка обалдела от такого количества симпатичных молодых людей, и Саня к тому же заиграл «Эмманюэль». Я вышла на середину и, подогреваемая свистом и апплодисментами, стала медленно раздеваться, кидая шмотки в сторону дивана. Наверное в тот момент я заткнула бы за пояс любую стриптизёршу. Под конец на мне остались одни трусики, молодые люди уже неистовствовали.
— Саня, что-нибудь быстрое! — заказала я панисту.
Тот послушался. Я полетела по комнате, откалывая безумные па и, наонец, рухнула в изнеможении к кому-то на колени.
Очнулась я у себя в кровати. Было уже поздно. Рядом со мной сидел Дима.
— Ты слегка перебрала, — сказал он, — поспи и всё пройдёт. Я уж волновался, что ты не очнёшься.
— Не уходи, мне страшно, — сказала я ему. — Если ты уйдёшь, я не знаю, что с собой сделаю!
Он наклонился надо мной и поцеловал, я закрыла глаза. Голова отяжелела, всё завертелось и куда-то провалилось…
Не знаю, как у они, а я на следующее утро никак не могла сообразить, где я нахожусь и что вчера было. Единственной осмысленной идеей в моей несчастной голове было то, что мне срочно надо съесть солёный огурец, чо что бы то ни стало: в горле пересохло, голова, как-будто была проткнута множеством пульсирующих иголок. Я перелезла через безмятежно спящего Диму, который раскинулся настолько, что прижал меня к стенке итак не очень широкой кровати, слегка придавив. После пятиминутных трудов мне удалось оказаться на полу. Как зомбированная, я побрела по направлению к кухне. По дороге я заглянула в большую комнату. Там в различных причудливых позах и комбинациях почивали молодые люди во главе с моим братом. Затем я очутилась на кухне. Там был жуткий, не побоимся этого слова, срач. И нигде не было не то что солёных огурцов, а даже намёка на что-нибудь съестное или текучее, кроме воды в кране. Мне захотелось сорвать на ком-нибудь свою досаду. Я вернулась в комнату, где спала компания и растолкала своего брата, обрушив на него поток моей злости:
— Вот, вы меня вчера напоили, а сами, сволочи, всё подмели подчистую, не оставив даже бедной девочке опохмелиться!
— Да, а мне тут нормально поспать не дадут после попойки! — взвился мой братец. — Ходят тут всякие голодные шакалы, стучат зубами, будят ни в чём не повинных людей! Вечно ты бродишь по квартире в поисках чего-нибудь поесть, у тебя что, глисты?
— Привет с большого бодуна! Мне всего-то надо два глотка рассола, или один огурец! Когда ты с утра вставал в таком состоянии, я всегда тебе это подавала чуть ли не в постель! А ты!
— Врёшь! Чтобы ты мне хоть раз страдания облегчила! Ты назло мне громкую музыку включала.
— Да, я делала это, чтобы отучить тебя пить!
— Спасибо, мать моя!
Наша перебранка разбудила Саню, а затем и Олега.
— Дай ты ей огурец, — сказал Саня, — будь человеком, да и нам захвати.
— Ладно, только для тебя, — заскрипел Игорь. Он нехотя вышел из комнаты, затем вернулся с трёхлитровой банкой солёных огурцов (спасибо нашей запасливой бабушке), открыл её и выдал нам по огурцу, причём, когда я собиралась взять у него этот овощ, он отвёл руку назад, дразня меня. Наконец я выхватила огурец и мигом слопала его. Блаженство разлилось по моему телу.
— Злые вы, уйду я от вас, — сказала я, развернулась и вышла.
Я вернулась в свою комнату. Дима всё ещё спал, что-то бормоча. Прислушавшись, я разобрала:
— Ну же, детка, поцелуй меня, ниже, ниже…
«Интересно, что ему снилось,» — подумала я. Она так вкусно спал с блаженной физиономией, пуская сладкие слюни, что разбудить его показалось мне самым большим удовольствием на данный момент. Я стала думать, как бы поизвращённее это сделать. Мне вдруг пришла в голову дурацкая мысль: а что если…
Я осторожно забралась под одеяло, устроилась у него в ногах, вытащила из трусов его член и стала сосать. Надо сказать, под одеялом мне было душно, да и мой возлюбленный явно не мылся на ночь глядя, так что мне было довольно противно сосать его инструмент с горьким привкусом, но желание разбудить Диму таким способом победило меня. Наконец, вкус стал нормальным, привычным, и Дима кончил. Тут он конечно не мог проснуться. Первое что он увидел, открыв глаза, была моя довольная физиономия, высунувшаяся из одеяла. На Димином лице сменилось несколько выражений: недовольствие, плавно переходящее в удивление, наконец он просто пожал плечами, не зная, как реагировать.
— Я — шлюха, — проконстатировала я с удовлетворённым видом.
— Я не сомневаюсь, — сказал он, он окончательно проснулся и пришёл в себя. — Особенно после вчерашнего, — фыркнул он, сладко потягиваясь, и добавил:
