Наш десантный батальон.

Опять.
Да они охли!

О, батальон уже виден.
Приехали.
Фу.

Перевернулся. В койке. Ночь. Темно, кто не понял. Ночь.

Проснулся - все тихо. Тихое звездное небо в окне. Модуль спит.

Инфекция спит. Спит Кабул.

Зима. Зима прошла.

Скоро обратно - в батальон.

Сколько еще?

Дмитрий:

_Я НЕ ВРАЛ._

Дубин, и один спецназовец из Джелалабада возвращались после тифа из Инфекции в свои части. Спецназовец, соответственно, в

Джелалабад, Дубин в Гардез и, потом в свой Баракибарак, провинция

Логар, с колонной. Добираться обоим предстояло на вертушках, поэтому шли на сборный пункт на аэродроме в Кабуле. Там расстояние от

Инфекции было невелико - километров 7 - 8, правда, когда Дубина с тифом привезли туда, и отправили пешком в ту же Инфекцию, он в нее дошел, но как не умер, удивлялся потом долго.

Медсестру по кличке БТР он тогда долго убеждал, уже лежа в постели в модуле, что умирает, пока она, гадина, не дала димедрол, и он не упал в забвении на сутки. Медсестра оказалась хорошим человеком, потом, но тогда он думал, что ангел смерти может выглядеть и так. Грузно.

Дошли до сберпункта на аэродроме, а у Дубина всю дорогу вызывала странное ощущение форма спецназовца: полуботинки, штаны - хб и парадная рубашка с короткими рукавами, ну, и панама, соответственно. Не по Уставу, понимаешь. Но Дубину-то этот Устав по х: Так подумалось: хорошая форма для жары.

Зарегистрировались на свои вертолеты, в ожидании разложили еду.

Тут из марева жары на сберпункт входит группа высших офицеров

- полковников и полуполковников. Человек тридцать.

Инспекция, мать.

Главный полковник этой стаи видит приятеля Дубина, звали его

Лехой - в парадной рубашке с обрезанными рукавами, и бросается на него аки лев! Срывает с него рубашку и в исступлении рвет об колючую проволоку, окружающую сберпункт. И кричит: 'Гауптвахта! Это что! Кто позволил!' И прочее, нецензурно больше.

Леха, заикаясь, пытается объяснять:

- Я из батальона спецназа в Джелалабаде, это самое жаркое место в Афгане, поэтому наш комбат разрешил такую форму для нас и утвердил это в Штабе Армии.

- Молчать! Расстреляю!

И прочее: 'Я Начвещь Армии! Какой на…, комбат, на…! Это

Советская Армия. Или что!'

Леха: 'Товарищ полковник! Так что мне делать? Без одежды'.

Начвещь: 'Вон грузится самолет с использованным обмундированием. Иди туда и скажи, что Начвещь Армии распорядился, чтобы тебя одели'.

Страсти утихли, и как комиссия исчезла, Дубин не заметил.
Начвещь растворился в мареве, откуда и возник.

Появились вертушки. Из Джелалабада. Вертушки привезли Груз.

Груз 200. Их долго выгружали. Салоны были все в крови. Трупы солдат уже полуразложились. Они лежали в жаре более трех суток, пока подоспела подмога. Это была засада, которая попала в засаду сама. У первого выгруженного трупа весь ливер был наружу. Живот был распорот и кишки:

И запах говядины. Жара.

Стало плохо. В жаре.

Дубину приходилось выносить раненных, сам чуть не был убит, и эти пули. Пули свистят, пули. Экая мразь. И артобстрел. Своих…

Эти трупы были одеты как Леха.

Он говорит: это наши молодые. И черпаки. Я их узнаю.

Видишь: они в таких - же рубашках. Я не врал.

Дмитрий:

_ ЗОЛОТОЕ БУДУЩЕЕ._

Два замкомбата.

Костенко и Синкевич не совпали во времени. Первого перевели в кандагарскую бригаду, второй был его сменщиком из брестской.

Судьба… Нет не судьба, не она выбирала, они сами выбрали свою судьбу.

Капитан Костенко.

Костя из нашего взвода однажды стал его, ну, телохранителем, что ли. Два человека нашли друг друга. Поэтому что-то рассказывал, поэтому что-то знаю.