каряка или якута, нежели русского: узенькие глазки-щелочки, широкоскулая физиономия… И вот однажды я стал свидетелем того, как этот Сенька из-за чего-то задрался с Манеску. Меня они оба видеть не могли - я стоял в стороне за койками. Так что Манеску говорил и действовал не напоказ.
В ходе спора Веньжин не замедлил высказать свой главный
'аргумент': назвал Манеску евреем. Тот вполне мог отвергнуть такое
'обвинение', но делать этого не стал.
- Да, я еврей! - с гордостью сказал румын. - А еврей - что: не человек?
Этого было для меня достаточно, чтобы навсегда проникнуться доверием к моему товарищу.
Прошло много лет. Мы с Михаилом первое время обменивались письмами. Перед тем как меня уволили в запас, он получил отпуск с выездом на родину - не в Румынию, однако, а в Закарпатье, где он успел поработать учителем, и в Черновцы, где оканчивал педучилище.
Там, в Черновцах, училась его 'заочница' (партнерша по переписке, с которой он познакомился заочно, при посредстве служившего у нас в полку молдаванина). Приехав в отпуск, он на ней женился, и через год они вместе поселились в Закарпатье, где он стал заведовать школой в румынском селе.
Как часто бывает в жизни, наша переписка прервалась.
И вот - в 1990-м лечу в самолете из Будапешта в Тель-Авив.
Огромный 'Боинг' заполнен евреями-репатриантами. Все возбуждены, легко идут на контакт. Разговорился с соседним пассажиром - он из
Закарпатья. Наудачу рассказываю, что служил вместе с Манеску - 'он там в ваших краях директор школы'…
- Михаил Николаевич?! - обрадовался сосед. - Да ведь мы с ним друзья!
Господин Городецкий рассказывает мне о нашем общем друге: да, он женат на той же Паше, у них несколько уже взрослых детей, Манеску и теперь директорствует в школе села Глубокий Поток…
Приехав в Израиль, я Михаилу написал. Но ответа - не получил. Что ж, может, он забыл меня. Или затрудняется писать по-русски. Или еще какая-то есть причина… Как бы то ни было, желаю ему счастья.
*Глава 14.** Начальник ликбеза*
Вся учеба в Советской Армии называлась 'боевой и политической подготовкой'. Ну, без боевой ни одна армия в мире не обойдется. А
Советская не могла, конечно же, и дня прожить без политики.
Политзанятия проходили еженедельно, в обязательном порядке. Но ПУР
(так многие по старой привычке называли Главное политуправление
Советской Армии) не успевал за стремительным бегом жизни. Уже появились в рядовом составе лица с высшим, вроде моего, образованием, а 'политика' все еще преподавалась по выпущенной ПУРом тоненькой брошюрке 'Как жили и боролись трудящиеся нашей страны до
Великого Октября'. Содержание этого пособия было рассчитано на еле грамотных и, в основном, деревенских парней с образованием не выше четырех классов.
…Идет политзанятие. Ведет его один из полковых лейтенантов, как видно, и сам не слишком разбирающийся в материале, но пыжащийся от доверенной ему роли наставника.
- Почему случилась Великая Октябрьская социалистическая революция? - вопрошает он строгим тоном. А черт его знает, почему и зачем она случилась… Во всяком случае, никто не рвется ответить.
Подождав, лейтенант выкликает:
- Рядовой Прокофьев!
Встает телефонист Прокофьев - скромный, молчаливый татарин из
Кузбасса - молодой шахтер-проходчик. Молчалив он, главным образом, потому, что почти не умеет говорить по-русски. Может быть, в Кузбасс явился из приволжской глубинки. В семье по-русски не говорили, а на шахте научиться еще не успел.
- Вы вопрос поняли? - догадывается спросить преподаватель.
Предвкушая развлечение, за спиной Прокофьева трясутся от смеха три сибиряка: Панов, Здобнов и Курбаков - товарищи телефониста
Прокофьева по взводу связи.
- Так тошно! - отвечает Прокофьев. Первое основание для взрыва хохота у него за спиной.
- Отвечайте! - требует лейтенант. И татарин, как видно, переводя в уме с родного языка, начинает продираться сквозь заросли русских склонений, спряжений, глагольных форм, с невероятным трудом подбирая слова:
- Ранше… многа работал… рабочий, крестян… Кушал мала-мала, работал многа-многа… на помещика рука…
Позади отвечающего - трясучка безмолвного хохота. Углами губ улыбается, не в силах удержаться, и сам педагог-лейтенант. Но многие из солдат полностью отключились от происходящего, так как не понимают, что, собственно, происходит. Ведь среди пополнения, прибывшего из Прибалтики, Молдавии, глухих районов Галиции и
Закарпатья, есть такие, кто понимает по-русски еще хуже Прокофьева!
Например, таких немало среди литовцев. Вот толстый, как откормленный поросенок, розовощекий и улыбчивый Нойекайтис, похожий на 'фрица' с карикатуры военных лет. В первый же вечер в уборной, где он присел для известного дела, с него кто-то в полной темноте сдернул новенькую форменную зимнюю шапку, напялив взамен на его круглую голову старую пилотку. Шапки в армии выдают две за всю трехлетнюю службу. Если в начале третьего года полученную только что новенькую не припрячешь, то за зиму она так выносится, что домой приедешь в уже потрепанной. Поэтому старослужащие исхитрялись раздобыть себе на отъезд совсем новую, предлагая ребятам из пополнения поменяться. Но мало кто на это соглашался, и оставалось - грабить. А где? Удобнее всего - в сортире. 'Фазан' присел над очком, освещения, как правило, в этом учреждении нет, а если есть - лампочку разобьют специально. Новичок чувствует, что кто-то с него шапку на мгновение снял, потом опять нахлобучил. Но он не знает, что этот 'головной убор' уже другой - выцветший, обтерханный, скомкавшийся, потерявший форму и вид… Но даже такой не достался бедняге Нойекайтису. Он натягивал пилотку на уши и так и ходил в этом дурацком колпаке среди лютой, ветреной приморской зимы…
Что-либо ему объяснить, приказать возможно было только через переводчика.
Не понимая ничего на любых занятиях, а уж особенно на политических, такие вот 'слушатели' мирно хлопали ушами. А нередко задремывали. Среди безъязыких были: мой сослуживец по взводу молдаванин Филипп Кирияк, этнический немец Цапенцавер,. два русина из горного закарпатского села… Немец прекрасно говорил на каком-то диалекте славянского, но какого именно славянского - так и осталось мне непонятным…
Считается, что большинство жителей Закарпатской области - украинцы. Спорить не буду, но уж очень их говор своеобразен. Мне одна случайная знакомая, работавшая там по институтскому распределению, рассказала:
- Приехала ко мне мама с Полтащины, из села. Вышла во двор посидеть - по двору гуси ходят. А хозяйка ей и говорит:
- Утки?
Мать ей возражает:
- Та ни, це гуси!
Хозяйка - свое:
- Утки?!
Мать заспорила:
- Гуси!!!
