Пришлось объяснить: я - из города.
- А лошадь запрячь сможешь? - с надеждой спросил офицер.
- В детстве когда-то запрягал, а сейчас, наверное, забыл, - честно признался я. Подполковник приуныл. Но меня вдруг осенило:
- Вот он умеет, товарищ подполковник!
Нас с Чешко послали в конюшню, и тут я увидел, как ловко и красиво управляется с лошадью и ее сбруей мой тупой ученик.
Случилось что-то с водоснабжением,. и нам было приказано доставлять воду в бочке на подводе. Чишко сидел на передке телеги, свирепо кричал на кобылу и бранился… как извозчик. Слушая родные формулы мата, кто бы поверил, что этот человек не знает русского языка
Неожиданная педагогическая карьера, хотя бы и временная, создала мне в полку определенную известность - у меня появилось много друзей в разных подразделениях. Может быть, отчасти благодаря этому мне служилось в целом хорошо, без особых трений и конфликтов, хотя бывали, конечно, и несогласия, и ссоры и даже пару раз кое-что похуже. Но в целом с ребятами я ладил.
Надо, однако, выполнять обещанное: сейчас расскажу, как получил я за свои педагогические труды единственный гонорар. Зато какой! .
*Глава 15.**Вино из Молдавии*
Почта для личного состава нашего гарнизона прибывала сперва в
Чернятинское отделение связи, а оттуда ее забирали полковые почтальоны. Специальной должности письмоносца в воинских частях нет, эти обязанности выполняет кто-либо из солдат - кому поручат. К моменту нашего прибытия почтальоном был ефрейтор Федоров из нашего взвода - простенький парнишка, по должности планшетист, дослуживавший свой трехлетний срок и вот-вот готовый демобилизоваться. Поэтому его сменил новый во взводе человек - Илья
Шульц, солдат второго года службы, переведенный к нам из другой какой-то части. При такой своей немецкой фамилии человек он был, подобно лермонтовскому Вернеру, совершенно русский, при том - местный, из Приморья, что для дислоцированных здесь войск - большая редкость: гражданского населения в крае чуть ли не меньше, чем военного… Илюшка был родом из таежного селения и до армии занимался охотой и сбором целебного корня жень-шень, о котором такую чудную повесть написал Михаил Пришвин.
Почтальон в армейском быту фигура особая - недаром о почте полевой даже песни сложены. Почтальона в полку всегда с нетерпением ждут, ему рады, ему готовы услужить, потому что именно он вынужден таскать на своем горбу не только мешок с письмами и газетами, но и тяжелые посылки. За это его всегда готовы угостить, поделиться им же доставленными сластями и - радостью…
Филипп Кирияк давно, еще со времен карантина, ждал посылку из дому, из далекой Молдовы. Он попросил родных, чтобы непременно вложили туда большую бутыль, а с чем - сами должны догадаться! И чтоб упаковали безопасно, обложив чем-нибудь мягким. В свои ожидания посылки посвятил почтальона (чтоб тот нес осторожно, не разбил, не пролил); меня - как своего учителя русского языка; нашего общего товарища Манеску - как самого уважаемого среди своих соплеменников… И всем обещал: когда вино из Молдавии будет получено - я вас угощу!
И вот - торжественный момент: Илюха Шульц припер из Чернятина солидный ящик, Кирияк проверил содержимое - литровая бутыль в целости и сохранности!
Филипп ликовал. Его курносое, несколько бульдожье крестьянское лицо сияло от предвкушаемого удовольствия. Вообще-то он выглядел старше своих 23-х лет, - даже, я бы сказал, старообразно, однако теперь от радости морщины на лбу и на щеках разгладились, человек помолодел!
В это время в армии властвовал 'сухой закон'. Не так чтобы его строго придерживались: офицеры в своем кругу, в свободное от службы время могли себе позволить выпить. Но солдат и сержант срочной службы находится на службе всегда. И за одно только появление в нетрезвом виде, как правило, наказывали гауптвахтой. Однако ведь давно известно: 'Руси есть веселие пити', - должно быть, и Молдавии
- тоже… Что ж (думал я), ради удовольствия отведать вкус и аромат тамошней знаменитой лозы - стоит рискнуть…
Теперь предстояло в условиях строгого запрета на употребление любых видов алкогольной продукции организовать распитие прибывшей бутыли. По-видимому, для облегчения задачи ее хозяин пригласил к пиршественному столу, кроме уже названной троицы, еще и нашего помкомвзвода младшего сержанта Крюкова, который только что сменил на этой должности младшего сержанта Фетищева. Казалось, начальство специально подбирало их на этот пост по признаку наибольшей курносости, а главное - по росту: в каждом от макушки до пят было по
1м 52 см - минимальный призывной рост в СССР. Но если Гена Фетищев был добряк, то Коля Крюков - ревностный служака. По всякому поводу и без всякого повода он нас дергал: строил, ровнял, тренировал - лишь бы не давать ни минуты покоя. У него были свои присловки и обмолвки: станешь, например, о чем- нибудь расспрашивать (на тему предстоящих учений, завтрашнего кино или еще что-то) - он в ответ: 'В армии тем хорошо, что все скажут!' Но прямо, не уклончиво - никогда ни слова!
Или - вот как он пересказывал дисциплинарный устав. Там говорится: командир, чтобы заставить подчиненного выполнить приказание, имеет вообще-то право применить оружие, но - 'только в крайнем, не терпящем отлагательства случае'. У Крюкова эта формула звучала так:
- Когда командир имеет право применить к подчиненному оружие?
Спросил - и глядит победительно на замершую перед ним шеренгу солдат. Переждав мгновение, сам же и отвечает с потешной назидательной важностью: *- Только в крайнем, не терпящем отлагательстве!*
Но, как и большинство встречавшихся мне строгих ревнителей уставов, сам наш 'младшой' был непрочь от них отлынить - в частности, прикладывался к спиртному. Вот хитрый Кирияк и решил его взять в долю… Иначе было бы практически невозможно нам четверым
(самому Кирияку, Шульцу, Манеску и мне) не явиться сразу после обеда в казарму.
Пообедав, мы четверо из столовой побежали во взводный 'класс' - глинобитную мазанку в дальнем углу военного городка. Вскоре туда явился и Крюков. Кирияк вытащил из мешка огромную бутылку. Мне, как нельзя кстати, припомнились чудесные стихи Николая Тихонова: '/И струился сок задорный, все печали погребал, - красный, синий, желтый. черный - по заветным погребам'./
Наш молдавский друг обнажил бутылку от всяческих предохранявших ее тряпиц - и нашим глазам предстала дивная темная жидкость…
'Красное!' - догадался я. Филипп вытащил пробку… и в нос шибанул одуряющее гнусный дух свекольной сивухи!
Дальнейшее развитие действия таково. Я не смог отпить даже глоток
- хотя бы из вежливости. Илюшка Шульц оказался тактичнее: он выпил… и тут же отдал все земле. Точнее - некрашеному дощатому полу класс-хибарки. После чего сам принялся удалять следы своей минутной слабости. Манеску оказался более стойким и одолел с полстакана адского пойла. Но Кирияк с помкомвзводом надрались под завязку, и мы втроем вынждены были их двоих средь бела дня тащить в казарму, а там, мертвецки пьяных, укладывать на койки. Как и почему все это обошлось без каких-либо последствий - до сих пор понять не могу.
