Приготовьте для меня всю документацию, за ней заедет кто-нибудь из моих сотрудников. Впрочем, не гарантирую, что нам с вами больше не придется встречаться.
Гард повернулся и пошел к двери.
— Всегда к вашим услугам! — вдогонку произнес Хартон.
— Да, — остановившись в дверях, сказал Гард, словно вспомнив нечто важное. — Скажите мне, Хартон, почему за целый час нашего с вами разговора ни разу не зазвонил телефон на вашем столе и никто из ваших людей вас не потревожил? Или вся жизнь на фирме замерла, как в кладбищенском склепе, над которым летают гробы?
Хартон в ответ развел руки, как бы желая сказать много больше того, что он скажет на самом деле. Гард усмехнулся:
— Ладно, так и быть: я буду поставлять вам метких стрелков, а вы?
— Позабочусь о рекламе, — попытался в тон Гарду пошутить Хартон.
— Об этом стоит подумать!
С этими словами Гард вышел из кабинета. Он не мог видеть, как изменилось лицо старого вакха, как мгновенно слетела искусственная улыбка с его тонких губ, как резко сузились глаза, а вся физиономия приобрела суровые, даже жесткие черты. Некоторое время Хартон сидел неподвижно, разглядывая высушенную голову индейца на своем письменном приборе. Затем, не оборачиваясь, он протянул руку к красной кнопке за своей спиной, и в то мгновение, как Хартон нажал ее, из маленького динамика, вмонтированного в торшер, раздался спокойный голос с баритональными нотками:
— Я все слышал, Хартон, не надо волноваться. Сегодня к шестнадцати часам подготовьте мне официальный доклад о визите комиссара Гарда и приложите к нему магнитофонную запись разговора.
Динамик сам выключился, и губы Хартона неслышно прошептали уже в пустоту:
— Слушаюсь, генерал!
7. Каприз
— Ну, как дела? — спросил Гард, открывая дверцу «мерседеса» Фреду Честеру. — Не копайся, садись проворнее, — добавил он.
Моросил теплый дождь. Мимо них в свете фонарей проносились деформированные тенями вечера автомашины. Честер выставил ладонь через приспущенное стекло и ловил ею щекочущие капли дождя.
— Я спрашиваю, как дела? — повторил Гард.
— Да ну вас всех к черту! — беззлобно произнес Честер. — Представь себе, сегодня днем Верблюд справился о здоровье Линды! Вы что, гипнотизируете, что ли? Оказывается, он даже знает, как ее имя… Признаюсь тебе, Дэвид, о чем я мечтал, становясь журналистом. О том, чтобы мои коллеги ценили меня за собственные качества, а не за достоинства моих друзей!
— Если твой шеф — верблюд, — заметил Гард, — то ты настоящий безмозглый осел… Между прочим, достоинства твоих друзей суть продолжение твоих собственных достоинств: скажи мне, кто твой друг, — или забыл? — и я скажу тебе…
— Ничего ты не скажешь! — воскликнул Честер, перебивая друга. — Ответь мне, каким образом Клоду удалось прищемить хвост Аделаиде Гриппски? Молчишь? За ней действительно что-то числилось по твоему ведомству? Когда Верблюд объявлял о моем назначении «контробозревателем», он не глядел никому в глаза, и вид у него был как у побитой собаки. Мне даже стало жаль его, честное слово! Вы все же шантажировали Аделаиду, да? Скажи мне, Дэвид, я такой ценой получил должность?
— Извини, Фред, но мне неприятен этот разговор. Во-первых, «операцию» осуществлял не я, а Клод вместе с Рольфом, и что они там делали, мне неизвестно, да и знать, откровенно говоря, не хочется. Правда, не скрою, кое-какие данные об Аделаиде я им дал, она действительно женщина «с прошлым», как говорят в таких случаях. Это во-вторых. И если вместо того, чтобы сесть в тюрьму за прошлые грехи или, как минимум, попасть в лапы репортерам, она откупается местом для способного журналиста во вшивой газетенке своего супруга, то это для нее подарок судьбы. Щедрый, Фред! Так что хватит об Идке-вонючке и о Верблюде, лучше помоги мне разобраться в дурацком деле с «Фирмой Приключений», я сам удивляюсь своей тупости.
— Комиссар полиции в принципе может быть тупым, — философически заметил Честер. — Но комиссар полиции, говорящий, что он туп, — это нарушение всех детективных канонов.
— При чем тут каноны? Ты же сам говорил мне, что литература — это модель жизни, но всякая модель несовершенна. Каноны! Если бы я писал об убийстве Мишеля Пикколи роман или повесть, я бы давно нашел убийцу, связал бы его с «Фирмой Приключений» и откопал бы в этой фирме сюжет для кучи номеров самого популярного журнала. Писал бы, конечно, ты, но за идею и меня, надеюсь, не оставил бы без гонорара, а?
— Знаешь, Дэвид, чем стоять на месте, поехали куда-нибудь и посидим за чашечкой кофе, — предложил Честер.
Гард тут же вставил ключ в замок зажигания, и машина бесшумно сдвинулась с места, чтобы через какое-то время влиться в поток сотен автомобилей, летящих по вечерним улицам города, словно их гнала куда-то одна общая забота. Но вот через минут пятнадцать «мерседес» Гарда, миновав неоновые рекламы, пугающие фильмами ужасов и настоящими ужасами игорных домов, вырвался из общего потока чуть в сторону, где движение было поменьше, а потом Гард и вовсе свернул в тихую улочку, где по-семейному горела вывеска над дверьми двухэтажной виллы: «Не забывайте детство!»
— Вот тут и посидим, — сказал комиссар, выходя из машины.
— Не посидим, — с улыбкой поправил Честер, — а впадем в это самое детство! Ты иногда просто фантастически угадываешь настроение, Дэвид! Психолог!
— Какой к черту психолог? — проворчал Гард. — Просто перед лицом невероятно сложной задачи я ощущаю себя младенцем, только и всего.
Они вошли в небольшой зальчик, где им навстречу поднялась дама в очках с лицом гувернантки и жестом пригласила за стол. Ресторан был пуст, дела его шли, вероятно, не так уж блестяще — кому из взрослых, обремененных множеством тягчайших забот, удавалось найти время, чтобы «впадать в детство»? Впрочем, в самом углу друзья заметили пару — ее и его; они сидели рядом, как птенчики, держа друг друга за руки, и с умилением прикладывались к молочному коктейлю. Паре было, если не преувеличивать, не менее ста восьмидесяти лет на двоих.
Усаживаясь за стол. Гард шепнул Честеру, показав глазами на «птенчиков»:
— Нам до этого, слава Богу, не дожить.
— Чего изволите, мальчики? — нежным голосом, хоть и несколько фамильярно, спросила их «гувернантка».
— Хм! Двойной стерфорд, — сказал Честер. — И кофе без сахара, если не возражаете.
— Какая нынче молодежь пошла! — с улыбкой произнесла дама, явно желая сделать комплимент посетителям ресторана. — Не успели снять слюнявчики, и уже стерфорд!
Гувернантка удалилась, но очень скоро вернулась назад, неся на подносе кофе и две рюмки со стерфордом.
— Музыку? — спросила она.
— Да, что-нибудь из ранней юности, — попросил Честер. — «Два поцелуя за фантик». У вас это есть?
— Конечно!
И детский голосок, сопровождаемый совсем недурным джазом, запел известную песенку, в которой речь шла о том, что все начинается с невинных фантиков, а заканчивается рождением младенцев, которым приходится петь эту песенку про поцелуи за фантики.
— К сожалению, — сказал Гард, — мы все еще не утратили детской наивности. Во всяком случае, ты.
— Твоя профессия скорее других излечивает от инфантильности. Между прочим, профессия Клода
