адрес Мэтьюза К. Барроу, проживавшего буквально в двух шагах от площади Согласия, на улице Иностранных моряков!
«Барроу, Барроу… — повторял про себя Гард, пытаясь возродить в памяти смутные воспоминания, связанные с этой фамилией. — Мэтьюз Барроу…» Года два назад было одно дело, в котором оказался замешанным бывший офицер военного флота, состоявший в довольно большом звании и живший… да, кажется, на улице Иностранных моряков. Но Барроу ли? И что за дело? Провоз наркотиков, какой-то большой партии? Или, может быть, перестрелка из-за них между двумя конкурирующими мафиями, потому что посредник, как оказалось, работал сразу и на Гауснера, и на Фреза, то есть был «двойником» и предпочел, чтобы мафии сами делили товар? Точно, перестрелка! И в ней один лихой и могучий морячок- гангстер отправил на тот свет без всяких гарантий и выставленных через банк счетов не менее десятка противников, а затем… Что затем? Исчез? Да нет, вроде не исчез, его накрыли месяца через два, и этим делом занимался комиссар Робертсон, если Гарду не изменяла память, потому что он, Гард, тогда с головой ушел в дело профессора Чвиза, погибшего якобы в автомобильной катастрофе… В таком случае надо немедленно связаться с Робертсоном: не был ли тем крепким малым Барроу, бывший офицер флота, и, вообще, чем кончилось дело?
Все это мгновенно пронеслось в голове комиссара Гарда, однако Хартон не дал ему возможности додумать версию до конца. Накрутив меланхолично моток волос бедного индейца на свой указательный палец, он с поразительным равнодушием в голосе — казалось, в середине фразы он вот-вот зевнет во всю свою веселую пасть — произнес:
— Морской офицер. Из бывших. Три года назад убил в драке нескольких человек, а потом, видите ли, учитывая неподкупность нашего правосудия, решил покончить с жизнью с помощью нашей фирмы, испытав напоследок острое ощущение. Но нервы его не выдержали, и он, хоть и моряк, по сухопутку смылся от слона, тем самым поставив себя перед лицом закона.
— И что же? Был осужден? Приговорен к электрическому стулу? — быстро спросил Гард.
— Прошу прощения, но это уже не по моей части, господин комиссар. Дело его где-то у вас, а сам он… Впрочем, адрес я вам передал.
— А еще таких счастливчиков из этих девятнадцати у вас не было?
— Увы! Фирма гарантирует, когда кто-то берет у нее без гарантии, ха-ха-ха-ха! — довольный собственным каламбуром, захохотал Хартон.
Прежде чем покинуть кабинет веселящегося вакха, Гард все-таки внимательно перелистал журнал учета: все девятнадцать гангстеров, исчезнувших за минувшие три года, в том числе Аль Почино, аккуратно наличествовали в журнале со своими собственноручными расписками и фотографиями фас и в профиль, собранными с педантичностью нацистских палачей в каком-нибудь Майданеке или Освенциме. Правда, восемнадцать физиономий были в черных траурных рамках, а одна — в канареечно-желтой. Гард вгляделся в фотографию Мэтьюза Барроу: большие серые глаза, типично морские усики над верхней губой — тонкие, щегольские, мощная бычья шея, брови вразлет, прямой крупный нос, густые, назад зачесанные волосы. Мужчина что надо!
Не скрываясь от Хартона, комиссар нажал кнопку переговорного устройства, находившегося в нагрудном кармане пиджака, и, не повышая голоса, сказал:
— Инспектор, прошу машину.
И в тишине кабинета Несколько мистически отозвался голос Таратуры:
— Я на месте, господин комиссар.
Не подавая Хартону руку, — впрочем, и Хартон не сделал попытки попрощаться с гостем при помощи рукопожатия, — Гард наклонил голову в качестве прощального жеста, на что получил точно такой же наклон приподнявшегося в кресле Хартона, и вышел из кабинета. В тот же момент ожил селектор, и не менее мистическим образом прозвучал чей-то басовитый спокойный голос:
— Вы молодец, Хартон. Сейчас они, судя по всему, отправятся к этому Барроу. Подождем.
— Так точно! — по-военному отозвался управляющий и даже щелкнул каблуками, вскочив с кресла, словно его не только слышали, но и могли видеть.
10. Говорящий немой
Тем временем Гард, сопровождаемый Таратурой и сержантом полиции Мартенсом, уже мчался, не видя светофоров, на улицу Иностранных моряков. Из машины комиссар сделал попытку связаться с Робертсоном, но в этот день Робертсон не дежурил, а дома застать «большого мастера по маленьким делам» было невозможно: он либо удил рыбу вместе с братом министра комиссаром Джо Воннелом, либо где-нибудь играл в бридж.
Дом, в котором жил — или, по крайней мере, когда-то жил — Мэтьюз Барроу, разместился в глубине небольшого парка и напоминал скорее виллу, нежели городское жилье: небольшие колонны при входе, парадный подъезд, к которому вели широкие ступени, красный «церковный» кирпич первого этажа, добротное дерево второго, две террасы и мезонин, полукругом охватывающий правую половину здания. И еще собаки, встречающие прибывших не злобным лаем, а буйным весельем, как это и подобает гостеприимным сельским собакам.
— Ладно, ладно, чего обрадовались? Людей давно не видели? А ну, марш по местам! — ворчливо и тоже беззлобно говорила собакам вышедшая навстречу полицейским старуха. — Вам кого, если не секрет?
— Видите ли, — начал Гард, — в этом доме когда-то жил мистер Барроу, и нам хотелось бы узнать…
— А кто вы будете? — спросила старуха, подозрительно посмотрев на огромного Таратуру, напоминающего внешним видом не то борца, не то штангиста.
— Мы из полиции, — сухо сказал Гард, предъявляя старухе фирменный знак на внутренней стороне лацкана пиджака. Он, кстати, всегда менял тональность, говоря, что представляет полицию, и терпеть не мог елейность в голосе при словах о том, с какой организацией в его лице сталкиваются люди.
Старуха не удивилась, не испугалась, правда, и не обрадовалась. Тем же ворчливым, но не злобным тоном она произнесла:
— Почему «когда-то жил»? Он и сейчас живет, мистер Барроу, если это можно назвать жизнью… Вам чего, нужно его видеть? Так проходите, зачем зря стоять? А ну, марш отсюда, хватит галдеть! — вновь обратилась она к собакам, и те, все еще виляя хвостами, разбрелись по парку.
Не без дурного предчувствия Гард двинулся вслед за старухой, жестом приказав Мартенсу остаться у входа в дом. Сам же вместе с Таратурой пошел за старухой, которая, миновав небольшой зал типа гостиной, вывела гостей к лестнице, ведущей на второй этаж. Второй этаж являл собой разительный контраст с первым: если внизу было хоть и «каменно», но достаточно убого — какой-то старомодный сервант, дряхлый рояль с никогда не опускающейся крышкой и гнилыми, словно зубы столетнего старца, клавишами, пыльные стеллажи без стекол, заставленные всякой рухлядью, в том числе заплесневелыми книгами, то наверху глазам комиссара с его помощником предстало хоть и деревянное, но вполне современное жилье. На стенах, обитых дорогим штофом, висели картины, свидетельствующие о неплохом вкусе и достатке хозяина, комнаты были обставлены мебелью красного дерева, сделанной, правда, в современных мастерских, но под старину, висели бра разных фасонов, но одного типа — короче говоря, во всем был изыск и признак роскоши. Может быть, былой?.. Они миновали одну комнату, вторую, после чего, на мгновение задержавшись и испытующе глянув на полицейских, старуха молча толкнула дверь в третью.
Гард и Таратура вошли, она же осталась за пределами комнаты. Это было нечто похожее на кабинет, если не считать кровати, застеленной шерстяным пледом. Слабо горел боковой свет. Несмотря на яркий день, окна были плотно зашторены. За огромным письменным столом с большим количеством выдвижных ящиков с резными или инкрустированными, как у шкатулки, ручками, под лампой, укрытой сверху голубым колпаком, в наброшенном на плечи красно-желто-черном пледе сидел широкоплечий человек с улыбающимся лицом и раскладывал пасьянс, любовно поправляя каждую карту, чтобы она без зазоров и ровно ложилась к своим соседям. Это был, без сомнения, Мэтьюз Барроу, и его безмятежное занятие, не
