касающиеся его «профиля», и тонким голосом произнес:
— С этим сейфом, если без ключа, даже я провозился бы сутки. Но ключ — вот он, в скважине!
— А отпечатки пальцев? — спросил Гард.
— Никаких! — ответил Таратура. — Даже хозяйских. Из этого можно предположить, что убийца сам открыл сейф, действуя в перчатках.
— Возможно. А почему, — вновь обернувшись к эксперту, спросил Гард, — вы думаете, Симпсон, что антиквар и убийца пришли сюда вместе?
— А как же иначе? Как бы убийца мог проникнуть внутрь квартиры, учитывая не только замки, но и металлические засовы?
— Ну, знаете, — усмехнулся Таратура. — Как сказал господин комиссар, если убийца мог выйти через запертую дверь, с таким же успехом он мог и войти!
— Фантастика! — пожал плечами Симпсон.
— Я уж не говорю о том, что антиквар мог сам открыть дверь, представьте себе, своему знакомому! — сказал Таратура.
— К этому мы еще вернемся, — рассудил Гард. — Мартенс, отправьте бутылку и рюмку на экспертизу. Пусть выцарапают из них все, что возможно. Таратура, как там насчет родственников?
— Должен быть с минуты на минуту.
— Он уже здесь, — сказал Мартенс.
— Кого доставили? — спросил Гард.
— Сына.
— Пусть войдет.
Молодой человек, лет двадцати восьми, с застывшим лицом остановился перед телом убитого. Гард некоторое время молчал, давая ему возможность прийти в себя, и наконец произнес:
— Я понимаю ваше состояние, однако должен задать несколько вопросов, чтобы как можно быстрее найти преступника. Убитый — ваш отец?
— Да, это он… Я понимаю, понимаю… — пробормотал сын антиквара. — Спрашивайте… я постараюсь…
— Не могли бы вы сказать, в каких целях ваш отец использовал эту квартиру?
— Мы живем далеко от магазина… Если к концу дня у него скапливались какие-либо ценности или наличность… и он не успевал все это сдать в банк на хранение… Он привозил все это сюда, здесь сейф… и ночевал в этой квартире…
— Вы не знаете, — продолжал Гард, — вчера тоже сложилась подобная ситуация?
— Именно так… Отец позвонил домой и сказал, что купил набор старинных китайских статуэток, стоимостью в сто пятьдесят тысяч кларков… и еще у него было около двухсот тысяч наличными… и что он остается на ночь здесь…
— Ого! — присвистнул Таратура. — Триста тысяч! Вот это куш!
Гард бросил недвусмысленный взгляд на инспектора, затем вновь повернулся к сыну антиквара:
— Простите, ваше имя?
— Андре Пикколи.
— Вы не знаете, отец ни с кем не договаривался о продаже этих статуэток?
— Не знаю. Вряд ли. Ведь он их сам приобрел только вчера.
— У кого?
— Кажется, на аукционе в «Палас-отеле». Обычно такие вещи покупают там.
— Вы в этом тоже разбираетесь? Ну, я имею в виду антиквариат?
— Нет, моя работа весьма далека от того, чем занимался отец, так что я могу и ошибиться…
— Где вы работаете? И кем?
— Я режиссер телевидения…
— Каким транспортом ваш отец сюда приехал?
— Вероятно, на своей машине. Я не заметил, она стоит во дворе?
— Не беспокойтесь, мы уточним.
— Машина во дворе, — вставил Мартенс. — «Кадиллак», семнадцатая модель.
— Благодарю вас, Мартенс… Примите, господин Пикколи, мои соболезнования, я более вас не задерживаю… Да, кстати, — сказал Гард уже вслед молодому человеку, который, осторожно пятясь, выходил из комнаты. — Вы один из наследников? Простите, это чисто формальный вопрос, у меня нет никаких оснований подозревать вас…
— Меня?! — побелевшими губами произнес Андре Пикколи. — Неужели вы думаете…
— Нет, нет, — повторил Гард спокойным голосом. — Мы закончим расследование, и я должен знать, кому передать ключи от этой квартиры, только и всего.
— Я ничего не знаю о завещании.
Молодой человек поклонился и вышел из комнаты.
— Статуэтки вы, конечно, не обнаружили? — спросил Гард у Таратуры.
— И наличных денег тоже.
— Так. И все же, инспектор, чувствую я, что здесь не обычное ограбление. Восемь ножевых ранений! Сколько ненависти в этой вакханалии ударов, сколько сокрытых для нас причин! — Гард вынул сигарету из пачки и с отвращением закурил. — Заканчивайте осмотр. Таратура. Труп в морг на вскрытие. Помещение опечатать. Встретимся в управлении через полчаса.
И, круто повернувшись, пошел вниз, к машине.
По дороге в управление Гард на какое-то время полностью отключился от всяких мыслей о делах, это называлось у него «уйти в подполье», что было чрезвычайно важно перед мозговой атакой, которая обычно следовала за «уходом». Когда же «мерседес» мягко затормозил у главного подъезда, комиссар мыслями вновь обратился к делу. Но думалось плохо.
«Итак, рюмка стерфорда после убийства и восемь ножевых ранений… — Бесшумным лифтом Гард поднимался на двадцать седьмой этаж. — Кто же „рисовал“ таким способом в далеком или недавнем прошлом? Само собой, надо будет проверить по картотеке… Подумать только, убийство в „закрытой комнате“! Надо же, вот повезло! Комиссар Робертсон, уже сидящий, наверное, перед пультом вместо меня, пять раз перекрестится, когда узнает, что весть об убийстве антиквара всего на полтора часа опередила его заступление на дежурство».
Старинные часы на здании оперного театра, как раз напротив рабочего кабинета Гарда, пробили семь раз, когда он туда вошел. Мягко зазвонил внутренний телефон.
— Доброе утро, коллега! — раздался сочный бас Робертсона. — Я уже приступил, прими мои искренние соболезнования, ха-ха-ха!.. Тебе всегда везет, но большому кораблю, извини, дорогой, и большое плавание! Будешь у себя или скоро домой?
— Домой, — коротко сказал в трубку Гард. — Ну их всех к черту. Смотри не захлебнись в мелочах, я их наворотил тебе с избытком…
— Ладно, разберемся. Привет!
Гард положил трубку на рычаг, снял пиджак, натянул двумя руками подтяжки, но взбадривать себя передумал и на тормозах довел их до груди. На ум почему-то пришел один из афоризмов знаменитого Альфреда-дав-Купера, незабвенного учителя комиссара: «Если дважды два — пять, то существуют ведьмы». Убийство в «закрытой комнате» — разве это не дважды два — пять? Если можно входить и выходить через замурованные двери, то ничего не остается иного, как поверить в летающие тарелки, волшебство и всяческую чертовщину, во что трезвый мозг комиссара и рад бы, да не в силах был верить, — так часто жизнь ставила перед ним тупиковые задачи, которые всегда, ну просто на удивление всегда, имели сугубо материалистическое решение! Тому же великому Альфреду-дав-Куперу принадлежит фраза, однажды сказанная в присутствии учеников, кореживших головы над вероломным и тонко подстроенным под самоубийство преступлением: «Невозможно только то, что абсолютно невозможно!» Считать ли убийство антиквара в «закрытой комнате» абсолютно невозможным? Нет, и еще раз нет!
Оттянутые подтяжки на сей раз с треском ударились о выпуклую грудь комиссара: жизнь продолжалась! Кстати, подумал Гард, вечер предстоит сегодня не самый плохой: свидание со старыми друзьями в уютном ресторанчике под названием «И ты, Брут!». Это были, надо сказать, не совсем обычные
