— В каком смысле, Дэвид? Вообще-то у нас сын, но я, как всегда, свободен.
— Поздравляю. Не прошло и трех лет, как ты превратился в настоящего мужчину. Говорю это к тому, что не прочь повидаться с тобою.
— Прекрасно, Дэвид! Где? Когда?
— Например, сегодня? И например, в том же «Бруте»?
— Не возражаю… Извини, одну секунду… Представь, это Дэвид Гард, дорогая! Никуда мы не собираемся, с чего ты взяла? Дэвид, ты меня слышишь? Линда передает тебе сердечный привет!
— Ей тоже.
— Тебе, дорогая, тоже… Дэвид, не созвать ли всю нашу компанию?
— Всю, к сожалению, не выйдет, уже не получится. Бедный Валери Шмерль!
— Да, его доконали печень и Матильда… Почему ты не был на похоронах?
— Поздно узнал. Из газеты. Ты был?
— Да, мы шли с Клодом и Карелом за гробом и говорили о том, что уже лупят по нашему квадрату. Невеселая тема. Рольфа, между прочим, тоже не было, но он прислал Матильде телеграмму соболезнования, а ты даже…
— Не сообразил, Фред. Наша извечная суета.
— Суета и дружба несовместимы, Дэвид. Где тебя носило все эти годы?
— Потом, Фред, потом. Так Рольфа, говоришь, не было?
— Мы не встречались с того самого дня, понял?
— Понял. Я тоже.
— Значит, в «Бруте» и одни?
— Одни.
— Примерно в восемь вечера?
— Лучше в шесть. Я хочу еще показать тебя одному человеку. Стоматологу.
— Меня?! Стоматологу?!
— Не пожалеешь, Фред. Отличный специалист!
— Но у меня не болят зубы!
— Увидишь его — заболят. Нет, я не шучу, у меня действительно к тебе дело, связанное со стоматологом.
— Я смогу заработать, надеюсь?
— Скорее потратиться, но не более чем на ужин.
— Ну и ну! Пардон, Дэвид, мой малыш что-то хочет… ага: передает тебе нежный поклон!
— Скорее мокрый, чем нежный… Сколько ему?
— Скоро три месяца. Вундеркинд! Весь в меня. Он будет играть ногами на пианино! И вот… уже… это… пардон, передает привет!
— Ты образцовый отец, Фред. Привет малышу от дедушки Дэвида. До вечера!
— До вечера!
В «Бруте» мало что изменилось за минувшие годы: те же колонны посередине зала, те же ажурные перегородки и «отдельные кабинеты», та же негромкая публика и тот же всепонимающий и ни во что не вмешивающийся Жорж Ньютон, то ли однофамилец, то ли потомок того, другого, бессмертного Ньютона (впрочем, какой же потомок? — у великого Ньютона не было детей…).
На этот раз друзья предпочли место в углу. Ничто не мешало их общению и разговору; ни тихая музыка в стиле «ретро», ни компания, мирно веселящаяся вокруг одной из колонн, ни даже одинокий подвыпивший чудак, несколько раз подходивший к ним от соседнего столика, чтобы позабавить идиотским вопросом, типа:
— Прошу прощения, господа, зачем растут пальмы в Крыму?
— В Крыму не растут пальмы, уважаемый.
— А если посадить?
— Зачем?
— Вот я и спрашиваю, господа: зачем?!
— Жорж, можно тебя на минуточку? Дай справку этому джентльмену относительно пальм в Крыму.
— Вас понял. Маэстро, не угодно ли вам сесть за свой столик, а я приволоку вам том энциклопедии на букву «п»?
— Угодно. Честь имею, господа!
— Дэвид, мне изрядно надоел этот субъект. По-моему, он нарочно к нам привязывается.
— Нет, просто хватил лишнего. Я таких, которые «нарочно», узнаю за милю.
— И все же он по твоему ведомству больше, чем по моему.
— У меня, Фред, уже три года как нет ведомства.
— Знаю… Чем же ты занимаешься?
— Частным сыском. Вышел в отставку, теперь у меня своя контора. Меня проводили с почетом, но в одну неделю. С орденом в петлице. Воннел с Дороном не поскупились бы и на два, если бы я вовсе отказался от пресс-конференции.
— Я сделал материал для «Вечернего звона».
— Все же сделал?
— За кого ты меня принимаешь?.. Краткое изложение твоей обличительной речи… Но Верблюд, прочитав не без интереса, сунул в сейф, а ключ проглотил. Доказательств, представь себе, маловато! Обвинение построено на песке! Как будто, если бы…
— Он прав, Фред. Увы, без Аль Почино, без Дины Ланн, без Рольфа Бейли и без тебя я действительно оказался без фундамента.
— Хотя все, что ты говорил, было сущей правдой! Я подозреваю, Дэвид, что моему Верблюду кто-то звонил задолго до того, как я принес материал.
— Они действительно обзвонили все газеты и телекомпании. Мне доподлинно известно, что видеозаписи, сделанные в тот день, были уничтожены на основании официального приказа, подписанного Воннелом. Знаешь, с какой мотивировкой? В целях сохранения государственной тайны! И все же, если бы Аль Почино был жив!..
— Не обольщайся. Дорон всесилен, я еще раз убеждаюсь в этом.
— При чем тут Дорон? Он всего лишь чугунный наконечник стрелы, отлитой из чистого золота… Я уверен, они заплатили газетам и телекомпаниям за молчание много больше того, что те могли заработать, открыв рты! И все же, Фред, если бы им не удалось убрать Аль Почино!.. Между прочим, я получил ни с чем не сравнимое удовольствие, выступая тогда перед умной и профессиональной аудиторией: я сказал все, что я думаю и что знаю, не кривя душой. И, знаешь, это было на редкость приятно.
— Типичный Дон-Кихот! К сожалению, Дэвид, я могу прогнозировать для таких, как ты, только психушку, где будет наконец-то полное взаимопонимание с окружающими!
— Благодарю за откровенность, но отвечу тем же. Из трезвых рационалистов нередко получаются хорошие надзиратели в тюрьмах и санитары в сумасшедших домах.
— Прошу прощения, господа, не окажете ли вы мне любезность и не покажете ли свои зажигалки?
— Чего?!
— Не удивляйтесь. Я коллекционер-исследователь: собираю действующие зажигалки, ломаю их и продаю тем, кто собирает сломанные…
— Жорж, этот джентльмен будет рад купить у тебя зажигалку!
— Вас понял. Прошу, маэстро, пересесть за тот столик, я все устрою.
— Честь имею, господа!..
— Если он подойдет еще раз, я ему просто врежу!
— Не глупи, Фред, в конце концов, это даже забавно: с чем он еще явится? Попробуй угадать…
— Ну его к черту. Скажи лучше, что происходит с Карелом?
— А что с ним происходит? Я не видел его тысячу лет.
— По-моему, он полностью слился с компанией Ивона Фреза, и теперь, когда ты уже не комиссар…
